Фирдоуси

Определение "Фирдоуси" в словаре Брокгауза и Ефрона

Фирдоуси (правильнее "Фирдоусий", т. е. райский", Абуль-Касим Тусский) — знаменитейший персидский поэт; родился около 935 г., умер вскоре после 1020 г. Обширные показания о Ф. и о "Шахнаме" содержатся: а) в двух персидских предисловиях к "Шахнаме", из которых одно встречается уже в рукописях 1434 г. (франц. пер. Валленбурга, Вена, 1810), а другое составлено в 1425 г. по приказу Тимурова внука Бейсонгур-хана (напеч. в изд. "Шахнаме" Мекена, 1829); б) у Девлет-шаха (1487; изд. и пер. Вуллерс: "Fragmenta ü ber die Relig. des Zeroaster", Бонн, 1831; почти полный русский пер. в диссертации Назарьянца; новейшее критич. изд. целого Девлет-шаха — Брауна, Л., 1901); в) у Джамия († 1492, с лат. пер. в "Anthologia persica", Вена, 1776; с нем. пер. Шлехты Вшегрда, Вена, 1846; недавно появилось полное европ. изд. "Бехаристана"); г) у Лотф-Али-бега (в "Атеш-кяде", 1760—79; литогр. Калькутта, 1249, и Бомбей, 1277). Биографические сведения о Ф., изложенные в этих сочинениях очень занимательно и художественно, широко распространены не только в Азии, но и в Европе; с историко-критическими замечаниями они обстоятельно резюмированы у Моля в предисл. к франц. пер. "Шахнаме" и у других европ. переводчиков; они служили сюжетами и для поэтических европейских произведений (Гейне). Эти общераспространенные поздние сведения во многом, однако, противоречат тому, что о себе говорит сам Ф. в лирических отступлениях в "Шахнаме", и тому, что сказано в недавно открытой старинной статье о Ф. — Ахмеда Арузия ("аль-Арудыя") Самаркандского, который менее чем через столетие после смерти Ф. посетил (в 1116 г.) родной город поэта Тус и находящуюся там его могилу и сообщил биографические данные о Ф. (изд. по-персидски Эте в "Zeitschr. d. D. Morg. Ges.", т. 48, 1894). Новейшие исследования T. Нельдеке (особенно во II т. "Grundriss der iran. Philologie", Страсб., 1895; ср. еще П. Хорн, "Gesch. d. pers. Litt e r.", Лпц, 1901) существенно изменяют наше представление о Ф. Родина Ф. — Таберан, одна из составных частей Туса, главного города в Хорасане. Там у Ф. была земля, которая позволяла ему жить безбедно. Когда он выдавал дочь замуж, доходов с земли не хватило для состоятельного приданого, и Ф., по словам Арузии, решил взяться за стихотворную обработку староиранской эпопеи в расчете поднести свое произведение вместе с подобающим панегириком какому-нибудь владетельному лицу и получить богатый подарок. Поэту, когда он приступил к обработке "Шахнаме", было, по его собственным словам, уже лет 40, но он, очевидно, уже раньше занимался эпической поэзией, а к былинам староиранским мог почувствовать особый интерес потому, что в дни его молодости, в 957 г., одним саманидским правителем его родного Туса была составлена комиссия для перевода староиранских сказаний с пехлевийского яз. на новоперсидский. Существование богатырского эпоса в Иране мы можем отметить (по Авесте, по показаниям греч. писателей) еще во времена Ахеменидов; он и при Арзакидах не был забыт. При Сасанидах некоторые эпизоды стали обрабатываться письменно, на языке уже пехлевийском. Старейшее из дошедших до нас произведений этого рода составлено не позже 500 г. по Р. Х.: "Памятная книга подвигов Зарира" (см. Geiger, "Das Yâtkar-i Zarîrân und sein Verhä ltniss zum Shah-name" в "Sitz.-Berichte d. bayer. Acad., phil.-hist. Cl.", 1890, 243 и след.; по новому изданию текста бар. Штакельберг готовит русский пер.; см. еще "Z. D. M. G.", т. 46, стр. 136 и след.). При Хосрове I Ануширване (531—579) сказания про староиранских царей от баснословного, мифического периода до времен исторических собраны были в один исторический свод, "Ходай-н â ме" (точнее, по-пехлев., "Хватай-намак" — "Книга владык"), который при последнем сасанидском царе Ездигерде был не позже 636 г. вновь обработан и доведен до Хосрова II Данишвером, с помощью великого жреца и одного вельможи. При аббасидских халифах, в половине VIII в., перс ибн-аль-Мокаффа, известный переводчик "Калилы и Димны", перевел " Ходай-н â ме" с пехлев. яз. на арабский, после чего она стала доступна всему мусульманскому миру (до нас перевод ибн-Мокаффа не дошел, но обширные выписки из него сделаны у араб. историка Табария, ум. 923; нем. пер. Нельдеке, "Gesch. der Perser und Araber zur Zeit der Sasaniden", Лейд., 1879, XXVIII+509; ср. бар. В. Р. Розен, "Об арабских переводах Ходай-н â ме", в "Вост. заметках", СПб., 1895). Лет через сто после смерти ибн-Мокаффа, когда Хорасаном и Бухарой владела династия Саманидов, старавшаяся быть независимой от багдадских халифов и проникнутая чисто-персидским национальным духом, один саманидский вельможа озаботился составить для тусского правителя Мохаммеда Абу-Мансура новоперсидский (прозаический) перевод сасанидской "Книги владык" с пехлев. языка — и вот этот-то перевод, или, скорее, переработка, дополненная по другим пехлевийским книгам, был исполнен в дни молодости Ф. особой комиссией из четырех зороастрийцев в 957—958 г. под заглавием "Шахнаме" ("Книга царей"). Саманидам для политических и национальных целей желательно было иметь эту "Шахнаме" и в обработке стихотворной. За это дело взялся по поручению нововоцарившегося саманида Нуха II ибн-Мансура (976—997) его придворный поэт Дакики, по религии зороастриец. Он успел составить около 1000 стихов из середины произведения (о введении Зороастровой религии в Иране при Гоштасне), но погиб в том же году, и его-то задачу решил исполнить Ф., причем удержал готовые 1000 стихов Дакикия; раздобыть же прозаический новоперс. оригинал (что, по мнению поздних биографов Ф., вдали от столицы было делом очень трудным) оказывалось легким потому, что составлен он был тут же в Тусе, всего лет 20 назад. Сперва Ф. работал урывками, у себя в Тусе, но, когда ему перешло за 60 лет, он принялся за работу с большим усердием, переехал в Халенджан (недалеко от Испагани) к саманидскому вельможе Ахмеду, и таким образом через 25 лет, в 999 г., стихотворная "Шахнаме" была готова и преподнесена Ахмеду. Ф. получил от него щедрый подарок и нашел нескольких других покровителей среди саманидских сановников, но как раз в этом же 999 г. Хорасаном завладел завоеватель-тюрк Махмуд Газневидский, и материальное положение Ф. ухудшилось. Через 11 лет, вновь переработав свою "Шахнаме", Ф. отправился с ней (1010) в Газни к Махмуду, при дворе которого проживали многие поэты-панегиристы. Как поэт уже знаменитый, Фирдоуси надеялся за посвящение "Шахнаме" Махмуду получить хорошее вознаграждение. Махмуд по-персидски настолько знал, чтобы понимать панегирики (и Ф. на это не поскупился), но сама "Шахнаме" была для него во всех отношениях неинтересна: ее поэтического достоинства он оценить не был в состоянии, герои-язычники ему, тупому изуверу-сунниту, могли быть только противны, да противен и их поэт-еретик (Ф. был шиит); национальный персидский дух, веющий из "Шахнаме", был для тюрка чужд, а восхваление победоносной борьбы Ирана с Тураном способно было возбудить в нем прямо враждебные чувства; оттого все восхваления Ф. Махмудовой щедрости, которые вставлены были Ф. в "Шахнаме", не трогали Махмуда, а когда он наконец отпустил Ф. подарок, то это была очень маленькая сумма, которая средств к жизни 76-летнему старику никак обеспечить не могла. До Махмуда через завистников дошло, что Ф. своей наградой недоволен, и он погрозил затоптать его слонами; для этого достаточно было бы сослаться на то, что Ф. — еретик. Ф. бежал из Газни в Герат и в виде приложения к "Шахнаме" написал сатиру на султана, в которой советовал венценосцу бояться молниеносного стиха поэта, упорно повторял, что навсегда останется шиитом, издевался над суммой, полученной от Махмуда за свои 60000 двустиший ("раз пива напиться" — иронически выразился он); "да чего и ждать было от сына раба? — добавлял он: — сын холопа, хоть и царем сделается, все равно с холопской природой не расстанется". Впрочем, эта сатира не сделалась составною частью "Шахнаме", потому что табаристанский князь Испехбед Шехрияр (из царского иранского рода), к которому направился Ф. после полугодичного пребывания в Герате и который признавал верховную власть Махмуда, побоялся, как бы известие о сатире не дошло до султана. Он заплатил Ф. (так передавали Арузию) 100000 дирхемов, т. е. по 1000 дирхемов за каждый стих сатиры, и поэт ее вычеркнул. Таким образом, сатира осталась Махмуду неизвестной; тем не менее, Испехбед при всем своем уважении к таланту знаменитого поэта постеснялся держать его у себя долго, и Ф. нашел прибежище у буида Бехаэд-довле и его сына и преемника (с 1012 г.) Солтан-эд-довле, которые были независимыми государями зап. половины Персии и хотя исповедовали шиизм, держали в полном повиновении даже главу суннитов — багдадского халифа. Ф. посвятил буидскому султану объемистую романтическую поэму "Юсоф и Золейха", которая, несмотря на преклонные годы поэта, все же отличается вдохновением; быть может, она была вчерне набросана им в более молодые годы (литогр. Лагор, 1287, 1298; Тегеран, 1299; критич. изд. Г. Эте в серии "Anecdota Oxoniensia, Clarendon Press" — 1895 и след.; статья Эте — в "Трудах VII конгр. ориент.", Вена, 1889; там же помещены "Uebersetzungsproben" Шлехты-Вшегрда, его же — в "Z. D. Morg. Ges.", т. 41, стр. 577—599 и его же полный стихотворный пер. Вена, 1889; об источниках "Юс. и Золейха" см. М. Грюнбаум в "Z. D. M. G.", т. 43, стр. 1—29; т. 44, стр. 445—477). Остался ли Ф. и буидским приемом не слишком доволен или же просто стосковался в непривычном климате и обстановке Ирака, но только он вернулся на родину в Тус; вскоре после 1020 г. он умер и, так как духовенство отказалось похоронить его на общем мусульманском кладбище, то его похоронили под городом (в VI т. "Записок Вост. отд. Имп. рус. арх. общ." проф. В. А. Жуковский напечатал описание и снимок могилы Ф., которую он посетил). Предание, имеющееся уже и у Арузия, сообщает, что незадолго до смерти Ф. султан Махмуд случайно услышал от одного придворного выразительный стих из "Шахнаме", осведомился об авторе и узнал, что стих — из посвященной Махмуду же "Книги царей" знаменитого Ф. , который теперь в Тусе проживает в бедности. Махмуд, который о сатире на него ничего не знал, мог сообразить, что "Книгой царей" прославлено теперь в целом Иране его собственное имя; поэтому можно поверить словам предания, что он немедленно распорядился послать в Тус Ф. богатый дар (60000 серебряных дирхемов — по сообщению Арузия; 60000 золотых червонцев — по невероятным поздним преданиям). А Ф. незадолго перед тем шел по базару и услышал, как один ребенок распевает стих из его сатиры: "будь Махмуд царского рода, он бы увенчал мою голову царской короной". Старик вскрикнул и упал без чувств; его отнесли домой, и он скончался. В то самое время, когда через одни городские ворота выносили для похорон его труп, в другие городские ворота вступали верблюды с дарами от Махмуда. "Едва ли все в действительности совершилось точь-в-точь так", — говорит Нельдеке ("Grundriss", II, 158), "но легенда так поэтична и так прекрасна, что не хочется подвергать ее сомнению", — замечает П. Горн ("Gesch. d. pers. Litt"., 85).

"Книга царей" (всех царей 50) начинается от первого царя и первого человека, которому имя Кеюмерс; он воплощает в себе период детства всего человечества. Царь Джемшид, изобретатель роскоши, возгордился и велел поклоняться себе, как Богу. В наказание Бог послал на Иран тирана Зохака с двумя змеями на плечах, выросшими после поцелуя Аримана. Зохак отнял уДжемшида трон и царствовал тысячу лет, кормя своих змей человеческим мозгом, пока кузнец Каве не поднял восстания в пользу Джемшидова правнука Феридуна (это восстание народа против деспота — один из драматичнейших моментов "Книги царей"). При царе Менучихре происходят юношеские богатырские приключения Заля, любовь которого к красавице Рудабе составляет один из великолепнейших эпизодов "Шахнаме". Сын Заля — славнейший персидский богатырь Ростем. Преемник Менучихра Новдер попал в плен к туранскому царю Эфрасиябу и погиб. По временам прерываясь, война длится при пяти иранских царях, всего более трехсот лет. В первом же бою Ростем хватает Эфрасияба за пояс, но пояс разрывается, туранский царь убегает — оттого война и затягивается до бесконечности. Главные подвиги Ростема и его трагический бой со своим сыном Сохрабом приходятся на царствование Кей-Кавуса, который в некоторых отношениях напоминает своенравного Владимира русских былин. Сын Кей-Кавуса Сиявош, поссорившись с нерассудительным отцом, убежал к Эфрасиябу и женился на его дочери, но был убит; месть за него надолго делается главным двигателем усилившейся войны между Ираном и Тураном. Полная превратностей и разнообразных богатырских приключений война кончается в пользу Ирана; Кей-Хосров (сын Сиявоша) настигает скрывшегося Эфрасияба, от которого некогда сам с трудом убежал, и казнит его. Борьба с Тураном прерывается. Разыгрывается художественный романтический эпизод между Биженом и Мениже — эпизод, который, по словам Ф., заимствован им из особой книги, а не из прозаической "Шахнаме". О Ростеме и прежних героях упоминается уж мало; при новом царе Лохраспе главным героем является его сын Гоштасп (эпизод о его любовной истории с дочерью римского царя имеет параллель в греческом сообщении Хареса Митиленского III века до Р. Х. о любви Замадра, брата Гистаспа, к царевне Одатис). В царствование Гоштаспа появляется пророк Зердошт (= Заратуштра, Зороастр); Иран принимает проповеданную им религию (это место "Шахнаме", принадлежит не Ф., а Дакики), но туранский царь Эрджасп, внук и преемник Эфрасияба, отвергает ее, вследствие чего Иран опять возобновляет притихшую борьбу с нечестивым Тураном. Главный борец за религию Зороастра — сын Гоштаспа Исфендияр, почти такой же славный богатырь "Шахнаме", как Ростем (под пехлевийским именем "Спандедат" он оказывается великим героем и по дошедшему до нас пехлев. произведению, написанному не позже 500 г.: "Й â тк â р-и Зар î р â н"). Исфендияр после ряда изумительных подвигов заканчивает войну. Отец обещал ему престол, но все уклоняется и наконец посылает его на бой с Ростемом. Тот с помощью волшебной силы убивает его, но вскоре и сам гибнет. Богатырская эпопея, собственно, здесь и заканчивается. Два следующих царя — сын и внук Гоштаспа — лица все еще малоисторические, но второй из них, Бехмен, был отождествлен с Артаксерксом Долгоруким и включен компиляторами в пехлев. "Ходай-н â ме", а потому и Ф. ставит его в генеалогическую связь с подлинным историческим лицом — последним ахеменидом Дарием, про которого компиляторы пехлевийского свода слышали предание, что он был убит злым Александром. Так как, по преданию, известно было, что прежде этого Дария царствовал еще один царь того же имени, то "Ходай-н â ме", а за ней и "Шахнаме" вставили непосредственно перед последним Дарием Дария I; для отличия один у Ф. назван Д â р â б, а Другой — Д â р â. История Александра, свергшего Дару, основана на псевдо-Каллисфене. Об Арзакидах говорится очень мало, и все они при подсчете цифры 50 иранских царей рассматриваются как один. С основателя Сасанидской династии Ардешира I идет, в общем, изложение уже историческое, хотя в изобилии еще попадается элемент романтический и анекдотический, а по временам — даже мифический. Любимыми героями Ф. являются Бехр â м V Гур (420—438) и Кисра (Хосров I Ануширван, 531—579), идеал царской мудрости и справедливости. Интересными романическими подробностями богато восстание Бехр â ма Чубина (590) и кровавое воцарение Кав â да II Шируе (628). Завоевание Ирана арабами сведено к одной битве при Кадисии (ок. 637). Таким образом, если исключить некоторые побочные походы (напр. царя Кавуса в Мазандеран), вся "Шахнаме" вращается около вековечной, непримиримой борьбы Ирана с Тураном, прообразующей собой исконную борьбу между Ормуздом и Ариманом, добром и злом; Ормузд и его небесные силы покровительствуют Ирану, Ариман и дивы — Турану. Повествование об этой борьбе прерывается прочувствованными лирическими вставками и длинными романтическими эпизодами, как история любви Заля и Рудабе, Бижена и Мениже, Бехрама Гура и т. п. Во многих рукописях такие эпизоды помещены переписчиками, которым желалось иметь как раз 60000 двустиший — круглую цифру, гиперболически названную у Ф. — Исторический анализ "Шахнаме" и сопоставление ее с Авестою произвел Фр. Шпигель ("Eranische Alterthumskunde", т. I, Лпц., 1871, откуда краткое изложение у А. Веселовского в диссертации о Соломоне и Китоврасе, СПб., 1872; "Arische Studien", 1874, 110 и след.; статья в "Z. D. M. G.", т. 45, стр. 187 сл.; замечания Нельдеке — "Z. D. M. G.", т. 32, стр. 570 сл.); при этом оказалось, что часто даже второстепенные мифические лица и подробности "Шахнаме" совпадают не только с Авестой, но и с индийской Ригведой (см. Дармстетер, "Etudes iraniennes", т. II, Пар., 1883, стр. 213, 227; Нельдеке — о наилучшем арийском стрелке, "Z. D, М. G.", т. 35, стр. 445 и сл.). Сжатый, но всесторонний анализ "Шахнаме" со стороны исторической, художественной, филологической и палеографической с указанием того, что было сделано раньше, дал Нельдеке в "Persische Studien" ("Sitz.-Ber. d. Wiener Akademie, phil.-hist. Cl.", т. 126, 1892) и, окончательнее, в "Das iranis c he Nationalepos" (Страсбург, 1895; оттиск из II т. "Grundr. d. ir. Phil."). О лирике Ф. см. Г. Эте, "F. als Lyriker", в мюнхенских "Sitz.-ber." (1872, стр. 275—304; 1873, стр. 623—653; замечания Нельдеке в "Pers. Stud." II, 14, 34 и т. д.) и во II т. "Gru n driss" (стр. 229—231); Ч. Пиккеринг, "F.'s lyrical poetry" — в "Nat. Review", 1890, февраль). Персидской литературе поэма Ф. дала сильнейший толчок: она породила бесконечный ряд других эпических произведений (перечислены у Моля в предисловии, у Нельдеке и Эте в "Grundr." II), имела влияние на эпос не только героический, но и романтический (Низамий, Джамий и сотни других подражателей не только в Персии, но и в Турции и т. д.), своими лирическими местами явилась предвестницей дервишской суфийской поэзии и навеки осталась у персов идеальным, недосягаемы м поэтическим образцом. Сбылись гордые слова Ф. (напоминающие Пиндара, "Пиф.", VI, 10, и Горация, "Оды", III, 30, хотя Ф. знать их не мог): "Я возвел своей поэзией высокий замок, которому не повредит ветер и дождь. Годы протекут над этой книгой, и всякий умный будет ее читать... я не умру, я буду жить, потому что я посеял семя словесное". До настоящего времени все персы смотрят на "Шахнаме" как на свое величайшее национальное произведение; нередко совсем неграмотный персиянин знает на память немало мест из "Шахнаме" (при этом все ее сообщения принимаются не за мифологию, а за историческую истину даже людьми образованными). Кроме занимательности, художественности и национальности содержания, всех пленяет и язык Ф., почти чуждый арабизмов, которые заполонили последующую персидскую речь. Из бесчисленного количества рукописей (обыкновенно снабженных миниатюрами) старейшие — XIII и XIV вв. Издания: 1) Ломздена (Кальк., 1811); 2) Тёрнера Мекена (Масаn; Кальк., 1829), основанное отчасти на материалах Ломздена; оно, иногда с малыми изменениями, перепечатывалось персами в Бомбее (1262, 1272), Тегеране (1247, 1267, 1279), Тавризе (1275) и т. д.; 3) критическое изд., на основании более обильных рукописных материалов — Моля (Jules Mohl) с франц. перев. (П., 1838—78); издание роскошное, но для пользования неудобное по огромному формату и тяжести; 4) наилучшее, основанное на тексте Моля, с указанием разночтений Мекена, под латинским заглавием "Liber regum", изд. Vullers (т. I—III, Лейден, 1877—83; т. IV, редактируемый Ландауэром, еще не вышел). Из хрестоматий удачнее и удобнее всех для первоначального ознакомления с "Шахнаме" — Итало Пицци, "Antologia Firdusiana", с персидск. грамматикой и словарем (Лпц., 1891). Переводы "Шахнаме" имеются почти на всех мусульманских и отчасти других восточных языках (напр. грузинском); наиболее интересен для научной истории персидского текста арабский перевод аль-Бондария Испаханского 1218—27 гг. по Р. Х. (рукопись в Париже и Берлине). Специальный персидско-турецкий словарь к "Шахнаме" ("Люгети Шахнаме") Абдуль Кадира Багдадского издан в последние годы акад. Залеманом в СПб. Английский сокращенный перевод, то стих., то проз., Дж. Аткинсона (Л., 1832; нов. изд. 1892). Французский прозаический перевод — Ж. Моля (П., 1838—78) при издании текста; очень удобна и дешева перепечатка перевода без оригинала (Пар., 1876—78, Ι —VII). Немецкие: а) антологический стихотворный перев. Ад. Фр. фон Шака, "Heldensagen v. F." (Б., 1865; 3 изд. Штутгарт, 1877); б) посмертный Фр. Рюккерта, "K ö nigsbuch" (Б., 1890 и след.) — художественный и точный, но ограничивается только героической эпохой; "Rustem und Sohrab", изд. при жизни Рюккерта (Эрланген, 1838, перепеч. в последнем томе собрания сочин., Франкфурт, 1869) — не перевод, а вольная переделка. Итальянский вольный стихотворный перевод — Ит. Пицци (Турин, 1886—1888). Многочисленные переводы отдельных эпизодов на разные европейские языки перечисл. в предисл. к франц. пер. Моля и к малорусск. пер. А. Крымского. По-русски о Ф. и "Шахнаме" появлялись сперва небольшие заметки, основанные на иностр. (почти исключительно франц.) статьях или книгах. Самостоятельные работы: Мирза Казем-бек, "Мифология персов по Ф." ("Сев. обозр.", 1848, т. III, 1—12); С. Назарьянц, "Абуль-Касем Ф., с кратким обозрением истории персидской поэзии до исхода XV в." ("Уч. зап. Имп. Казанск. унив.", 1849 и отд. отт.); И. Зиновьев, "Эпич. сказания Ирана" (диссертация, СПб., 1855); "О происхождении и постепенном развитии первоначально перс. эпоса" ("Киевск. унив. известия", 1867, № 5, стр. 1—11); барон В. Розен, "Об арабских переводах Ходай-Н â ме" (в сборн. "Восточные заметки", СПб., 1895); проф. В. Жуковский, "Мусульманство Рустема" ("Жив. старина", 1892, кн. IV) и "Могила Ф." ("Записки Вост. отд.", т. VI). Русских переводов (если не считать маленького эпизода кн. Д. Цертелева "Смерть Иреджа" в "Русск. вестн." 1885, № 12, и случайных отрывков) нет. "Рустем и Зораб" (= Сохраб) Жуковского есть "вольное подражание" вольной переделке Рюккерта; на Рустема Жуковский перенес, между прочим, черты русского богатыря Святогора, который вязнет ногами в земле, потому что ему "грузно от силушки, как от тяжелого бремени". Малорусский перевод А. Крымского с перс. оригинала доведен до Менучихра (в львовском журн. "Житье i слово ", 1895; дополн. изд., Львов, 1896 в серии "Лит.-наук. библиотека", кн. 7; в предислов. обстоят. библиогр.). Кроме того, "Шахнаме" не раз касались исследователи старорусской письменности и былевой поэзии. Любимая русская лубочная сказка "Еруслан Лазаревич" заимствована из "Шахнаме": Еруслан = Рустам (Ростем), Лазарь или Залазарь = З â ль-зар, Киркоус = Кей-Кавус; подробное сличение сделано В. Стасовым (Собр. сочин., т. III, 1894, стр. 948 и след.); старейший текст (XVII в.) издан Костомаровым во II т. "Памятников старинной русской литературы" (СПб., 1860, стр. 325—339), а по рукописи XVIII в. — Тихонравовым в его "Летописях русской литературы" (1859, т. II, кн. 4, отд. II, стр. 101—128), с примеч. редактора; см. еще заметку Афанасьева в "Русских народных сказках" (нов. изд. М., 1897, т. II, стр. 441—445) и Веселовского в "Журн. Мин. нар. просв." (1890, март, гл. XIV). Сближают с "Шахнаме" и сказание "О 12 снах царя Шахаиши", происхождение которого, впрочем, темно; см. пересказ Сухомлинова "О преданиях в древнерусской летописи" ("Основа", 1861, июнь, стр. 54—56); Веселовский, а) "Sagenstoffe aus dem Kandjur" (в "Russische Revue", 1876, вып: III, стр. 291—299); б) изд. по рук. XV в. в прилож. к XXXIV т. "Зап. Имп. акад. наук" (1879, 2); в) в "Ист. русск. слов." Галахова (т. I, 1894, стр. 431); г) в разборе книги Гастера, "Журн. Мин. нар. пр." (1888, март, 230—232); д) "Разыск. в обл. русск. дух. стиха" (1891), "Сборн. Отделения русского языка и словесности Академии наук" (XLVI, гл. XII, стр. 161); е) "О подсолнечном царстве в былине" ("Журн. Мин. нар. пр.", 1878, апрель); Ольденбург, "Об источниках снов Шахаиши" ("Журн. Мин. нар. пр.", 1892, т. 284, стр. 135—140); Пыпин, "Ист. русск. лит." (СПб., 1898, т. II, стр. 498—500). Всев. Миллер в своих "Экскурсах в область русского эпоса" (М., 1892, отт. из "Русской мысли" и "Этногр. обозр.") старался доказать, что иранские предания устным путем, через Кавказ и половцев, имели самое сильное влияние на русские былины и что Илья Муромец — тот же Рустем. Академическая рецензия (проф. Дашкевича в "32 Отчете об Увар. премии", 1895) отнеслась к этой гипотезе отрицательно, да и сам автор вскоре охладел к ней и в предисловии к "Очеркам русской народной словесн." (М., 1897) назвал сравнительные фольклорные исследования ловлей ветра в поле; кажется, только в бое Ильи с сыном он еще видит отголосок сказания о Ростеме. Однако академик Ягич ("Arch. f. slavische Philologie", XIX, 305) находит, что и после возражений Дашкевича влияние Востока на былины не может считаться вполне исключенным. Для немецких ученых устное влияние "Шахнаме" на былины киевского цикла есть аксиома. См. Нельдеке в "Grundriss" (II, 169), с ссылкой на "Wladimir's Tafelrunde" Штерна. В тифлисских "Сборниках мат. для изучения племен и местностей Кавказа" постоянно издаются разные кавказские отголоски "Шахнаме".

А. Крымский.