Сумароков Александр Петрович

Определение "Сумароков Александр Петрович" в словаре Брокгауза и Ефрона

Сумароков Александр Петрович — известный писатель. Род. в 1718 г., в Финляндии, близ Вильманстранда. Отец его, Петр Панкратьевич, крестник Петра Вел., был человеком по тому времени образованным, в особенности по части литературы, и принадлежал к искренним сторонникам реформаторской деятельности Петра. По заключении Ништадского мира он сам занялся воспитанием своих детей и пригласил к ним иностранца Зейкена (бывшего одно время учителем имп. Петра II) для преподавания "общей словесности". 14-ти лет С. был отдан в Сухопутный шляхетный корпус, только что устроенный по прусскому образцу Минихом. Здесь С. вскоре выделился серьезным отношением к научным занятиям и в особенности влечением к литературе. Первыми произведениями С., написанными еще в корпусе, были переложения псалмов, любовные песни и оды; образцами для них служили французские поэты и вирши Тредьяковского. Систематического знакомства с французской литературой у С. не было; даже Расина он прочел уже по выходе из корпуса. Воспитанники корпуса читали друг другу свои сочинения и переводы. Из них С. образовал "общество любителей российской словесности"; в числе участников его были известные впоследствии И. П. Елагин, И. И. Мелисисно, А. П. Мельгунов. Сочиненные С. в это время сентиментальные песни были положены на музыку Белиградским и имели большой успех даже при дворе. К этому же времени относятся и первые драматические опыты С. Впечатления театра были знакомы С. еще в раннем детстве; по его словам, когда ему не было еще и двенадцати лет, он "бывал на комедиях", исполнявшихся заезжими актерами-немцами. Не заявив по окончании ученья желания служить в полку, С. был сначала причислен к военной канцелярии гр. Миниха с званием адъютанта, затем продолжал службу у гр. Г. И. Головкина и гр. А. Г. Разумовского и дослужился до чина бригадира. Служба при гр. Разумовском доставила С. возможность бывать в высшем обществе столицы и привела к знакомству с наиболее выдающимися лицами того времени. Но честолюбие С. было направлено в иную сторону: он неутомимо работал на литературном поприще. В октябре 1747 г. С. обратился к президенту канцелярии Академии наук, брату своего начальника, гр. К. Г. Разумовскому, с просьбою о разрешении напечатать трагедию "Хорев". Уже в этом прошении определенно высказана мысль об общественном значении его авторства: "к тому, чтоб она была напечатана, — говорит С., — меня ничто не понуждает, кроме одного искреннего желания тем, чем я могу, служить моему отечеству". Трагедия была напечатана в том же году. Успех, выпавший на ее долю, содействовал распространению в русском обществе более правильного взгляда на театральное искусство и оказал несомненное влияние на основание постоянного русского театра. Приглашению в Петербург знаменитой ярославской труппы предшествовала постановка пьес С. в корпусе и во дворце: в 1750 г., кроме "Хорева", — трагедий "Гамлет", "Синав и Трувор", "Артистона", комедий "Чудовищи", "Трессотиниус", в 1751 г. — "Семира"; актерами являлись кадеты. Существование театра было упрочено указом императрицы Сенату 30 августа 1756 г., и тогда же С. был определен директором его. Для облагорожения в глазах малообразованной публики звания актеров он выхлопотал последним дворянское отличие — право носить шпагу. Иногда придирчивый в своих требованиях, он с любовью следил за развитием талантов и навыков к сцене и был искренним другом талантливейших представителей своей труппы; известна, например, его трогательная элегия на смерть Шумского и Троепольской. Несмотря на недоброжелательство литературных противников С., старавшихся подорвать значение С. как драматурга, слава его росла с каждым новым произведением. Постоянный театр с актерами, смотревшими на сцену как на свое единственное и высокое призвание, дал новую пищу творчеству С., встречавшему притом неизменное одобрение со стороны императрицы. Продолжая работать для театра, он в то же время писал многочисленные оды, элегии, басни, сатиры, притчи, эклоги, мадригалы, критические статьи и т. д., стараясь завоевать прочное положение во всех родах и видах русской литературы. В 1759 г. С. основал журнал "Трудолюбивую пчелу", наполнявшийся большею частью произведениями своего издателя. Он имел успех, но скоро прекратился по недостатку средств. В 1755 г. С. поставил на сцену первую русскую оперу, "Цефал и Прокриса", музыка к которой была написана в лирическом духе придворным капельмейстером Арайя. К 1757 г. относится драма С. "Пустынник", к 1758 г. — трагедия "Ярополк и Димиза", где двое из действующих лиц носят имена "Крепостата" и "Силотела", по-видимому, имевшие целью сообщить трагедии отсутствовавший в ней национально-исторический колорит. Quasi-исторические сюжеты имеют и следующие трагедии С.: "Вышеслав" (1768), переносящий действие в языческую старину Новгорода, "Дмитрий Самозванец" (1771), "Мстислав" (1774). К 1768 г. относятся комедии С. "Опекун", "Лихоимец", "Три брата совместники", "Ядовитый", "Нарцис", к 1769 г. — "Пустая ссора", "Рогоносец по воображению", "Мать совместница дочери". С. сочинял и балеты, в которые вводил драматический элемент и намеки на современные события. Изящные декорации, музыка, пение, фантастическая обстановка — все это обеспечивало успех таким аллегорическим пьесам С., как "Новые лавры" (на победу над Фридрихом 1759 г.) или "Прибежище добродетели", или таким операм, как "Альцеста" (1759) с музыкой Раупаха. Быстрота, с которой С. создавал свои произведения, может быть охарактеризована его пометкой на комедии "Трессотиниус": "зачата 12 генваря 1750 г., окончена генваря 13-го 1750". Крайне самолюбивый и строптивый нрав С. служил источником бесконечных ссор и столкновений даже с ближайшими его родными. Подорвать литературный авторитет С. врагам его не удавалось, но в отношениях к нему многих лиц из высшего и литературного круга было немало несправедливого. У вельмож его дразнили и потешались его бешенством; Ломоносов и Тредьяковский донимали его насмешками и эпиграммами. Они жестоко напали на И. П. Елагина, когда тот в своей "сатире на петиметра и кокеток" обратился к С. в таких выражениях:
"Наперсник Буалов, российский наш Расин
Защитник истины, гонитель, бич пороков".

С., со своей стороны, не оставался в долгу: в своих "вздорных одах" он пародировал высокопарные строфы Ломоносова, а Тредьяковского изобразил в "Трессотиниусе" в лице тупого педанта, то читающего неуклюжие и смешные стихи, от которых все бегут, то рассуждающего о том, какое "твердо" правильнее — о трех ли ногах или об одной. Противниками С. на литературном поприще были еще Эмин и Лукин, но Херасков, Майков, Княжнин, Аблесимов склонялись перед его авторитетом и были его друзьями. С цензурою С. вел постоянную борьбу. В большинстве случаев непримиримость С. объяснялась его неуклонным стремлением к истине, как он ее понимал. С сильнейшими вельможами своего времени С. так же спорил и горячился, как и со своими собратьями по перу, и ни шутом у них, ни льстецом не мог быть уже по самой своей натуре. Отношения С. к И. И. Шувалову были проникнуты искренним и глубоким уважением. С. управлял театром не особенно долго: из-за каких-то в точности неизвестных столкновений с артистами и недоразумений или, вернее, интриг С. был в 1761 г. уволен от звания директора театра. Хотя это не охладило в нем страсти к сочинительству, но он был очень огорчен и с особенной радостью встретил воцарение Екатерины II. В похвальном слове, написанном по этому поводу, он в сильных выражениях нападал на невежество, укрепленное пристрастием и силой, как на источник неправды в жизни; он умолял государыню исполнить то, что смерть помешала исполнить Петру Вел. — создать "великолепный храм ненарушимого правосудия ". Императрица Екатерина знала и ценила С. и, несмотря на необходимость подчас делать этой "горячей голове" внушения, не лишала его своего расположения. Все сочинения его печатались на счет Кабинета. Любопытно и для характеристики времени и нравов, и для определения взаимных отношений С. и императрицы дело его с содержателем московского театра Бельмонти, которому он запретил играть свои произведения. Бельмонти обратился к главнокомандующему Москвы, фельдмаршалу гр. П. С. Салтыкову, и тот, не вникнув хорошенько в дело, разрешил ему играть произведения С. "Мои трагедии, — писал по этому поводу С., — моя собственность... Я уважаю фельдмаршала, как знаменитого градоначальника древней столицы, а не как властелина моей музы; она не зависит от него. По чреде, им занимаемой, я его почитаю; но на поприще поэзии я ставлю себя выше его". Вместе с тем С. пожаловался императрице на Салтыкова. "Вы лучше всех знаете, — отвечала ему Екатерина, — какого уважения достойны люди, служившие со славою и убеленные сединами. Вот почему советую вам избегать впредь подобных прений. Таким образом вы сохраните спокойствие души, необходимое для произведений вашего пера, а мне всегда приятнее будет видеть представление страстей в ваших драмах, нежели в ваших письмах". Этот ответ немало подбавил горечи к последним годам жизни С., омраченной периодами тяжкого запоя. Враги смеялись над ним, дирекция театра отказывала ему в праве иметь бесплатное место на представлениях его пьес; сочинения его перепечатывались с целью искажения. Богач Демидов преследовал его по долговому обязательству в 2000 руб. и забавлялся его стесненным положением, требуя уплаты не только капитала, но и неустойки за просрочку. Не был счастлив С. и в семейной жизни. Он был женат три раза. Из четырех сыновей один умер в молодости; трое других утонули, стараясь спасти друг друга. С 1771 г. С. жил то в Москве, то в деревне, изредка наезжая в Петербург по делам или по вызову императрицы. С. умер в Москве, 59 лет от роду, и похоронен в Донском монастыре. При всех слабостях и странностях С. имел доброе сердце и готов был последним поделиться с бедняком. Он никогда не упускал случая заступиться за гонимого, выразить резкий протест против поругания человеческого достоинства в крестьянине. Самомнение его было чрезвычайно велико: он называл Вольтера единственным, вместе с Метастазием, достойным своим совместником. Стихотворения С. вышли в свет в 1769 г.; затем все сочинения его были изданы Н. И. Новиковым дважды, в 1781 и 1787 гг. Всего больше выдаются из них драматические произведения, которыми С. стяжал у современников славу "отца российского театра" и "северного Расина". Конечно, серьезно сравнивать С. с франц. трагиком нельзя; он уступал ему и по силе таланта, и по оригинальности. Образцом для С. служили Расин и Вольтер. Его трагедии отличаются всеми внешними свойствами ложноклассической французской трагедии — ее условностью, отсутствием живого действия, односторонним изображением характеров и т. д. С. не только перерабатывал, но прямо заимствовал из французских трагедий план, идеи, характер, даже целые сцены и монологи. Его Синавы и Труворы, Ростиславы и Мстиславы были лишь бледными копиями Ипполитов, Британников и Брутов французских трагедий. Современникам трагедии С. нравились идеализацией характеров и страстей, торжественностью монологов, внешними эффектами, яркой противоположностью между добродетельными и порочными лицами; они надолго утвердили ложноклассический репертуар на русской сцене. Будучи лишены национального и исторического колорита, трагедии С. имели воспитательное значение для публики в том отношении, что в уста действующих лиц влагались господствовавшие в то время в европейской литературе возвышенные идеи о чести, долге, любви к отечеству и изображения страстей облекались в облагороженную и утонченную форму. О характере переделок С. может дать понятие хотя бы следующее место из "Гамлета" (действие I, явл. 2), где датский принц говорит:
Я бедствием своим хочу себя явить
Что над любовью могу я властен быть.
Люблю Офелию; но сердце благородно
Быть должно праведно, хоть пленно, хоть свободно...
В 1-м явл. II действия Клавдий восклицает:
Когда природа в свет меня производила
Она свирепствы все мне в сердце положила.
Во мне искоренить природное мне зло
О воспитание! и ты не возмогло
Се в первый раз во мне суровый дух стонает
И варварством моим меня изобличает...
Интересен разговор Полония и Гертруды, в котором поставлен и разрешен в духе времени вопрос о царской власти.

Полоний.

Кому прощать царя? — народ в его руках.
Он Бог, не человек, в подверженных странах.
Когда кому даны порфира и корона
Тому вся правда власть, и нет ему закона.

Гертруда.

Не сим есть праведных наполнен ум царей:
Царь мудрый есть пример всей области своей;
Он правду паче всех подвластных наблюдает
И все свои на ней уставы созидает
То помня завсегда, что краток смертных век
Что он в величестве такой же человек
Рабы его ему любезные суть чады
От скипетра его лиется ток отрады.

Комедии С. имели меньший успех, чем трагедии. И они большею частью переделки и подражания иноземным образцам; но в них гораздо больше сатирического элемента, обращенного к русской действительности. В этом отношении комедии С., из которых лучшая — "Опекун", вместе с сатирами, баснями и некоторыми эклогами представляют богатый материал для изучения духа эпохи и общества. Цель комедии С. определил в одном из своих стихотворений; ее назначение — "издевкой править нрав; смешить и пользовать прямой ее устав". В его комедиях богатейший подбор "презрительных вещей", которые безобразили русскую жизнь и происходили или от невежества, или от ложно понятого, поверхностно усвоенного европейского образования. Не стесняясь в выражениях напал С. и на темные стороны старого русского общества — на дворянскую спесь, ханжество, бездельничанье, самовластие помещиков, любовь к угодничеству и лести. Особенно же досталось от С. "крапивному семени", "хамову отродью", как он называл подьячих и судей: их он без пощады преследовал за лицеприятие, взяточничество, казнокрадство. Сам С. много страдал от подьячих; еще в детстве ему пришлось однажды лично отвезти одному из них взятку в 50 pуб., и он на всю жизнь не мог отделаться от впечатления этого визита. "Слово чернь, — говорит он в одной из своих филиппик против московской публики, — принадлежит низкому народу, а не слово подлый народ; ибо подлый народ суть каторжники и прочие презренные твари, а не ремесленники и земледельцы. У нас сие имя всем тем дается, которые не дворяне. Дворянин! великая важность! Разумный священник и проповедник величества Божия, или кратко богослов, естествослов, астроном, ритор, живописец, скульптор, архитектор и проч. по сему глупому положению члены черни. О несносная дворянская гордость, достойная презрения! Истинная чернь суть невежды, хотя бы они и великие чины имели, богатство Крезово и влекли бы свой род от Зевса и Юноны, которых никогда не бывало". Большую часть своих комедий С. написал в Москве, и нападки его на современные нравы относятся преимущественно к московской публике. По его выражению, невежеством в Москве "все улицы вымощены толщиною аршина на три". Для исправления своего Москва не одного, а "ста Мольеров требует", — писал он Екатерине. Во всяком случае общественная и критическая мысль С. шла впереди поэтического чувства: в его поэзии гораздо более рассудочного элемента, чем истинного вдохновения. Лучшая из его песен — та, где нашло себе выражение опять-таки сатирическое чувство автора: "Хор к превратному свету". Оды С. напыщенны, вялы и лишены в противоположность одам Ломоносова исторического и общественного содержания. Но в баснях и эпиграммах живая, насмешливая, задорная натура С. сказалась вполне; не отличаясь высоким художественным достоинством, они любопытны по тем бесчисленным штрихам живой современности, которые рисуют эпоху ярче самых обстоятельных описаний. Новиков считал басни С. "сокровищем российского Парнаса". Забота о внешней форме и об аллегории стояла в них на последнем плане; мораль также отступала перед широким сатирическим содержанием, взятым из условий окружающей жизни. Крылов не только знал и изучал басни С., но иногда заимствовал основные черты их сюжетов. Ябеды и крючкотворства С. не мог не задеть даже в своих эклогах, посвященных "прекрасному российского народа женскому полу", где в духе Фонтенеля изображал перипетии сентиментальной любви на лоне природы, при участии Аврор и Диан, нимф и зефиров. К эклогам близки идиллии С., в которых воспевается тоска любовников, изнывающих друг по другу. Те же мотивы и в песнях-романсах С., которые он тщетно пытался подделать под народный лад. В тяжелые минуты душой С. овладевало религиозное чувство, и он искал утешения от скорбей в псалмах; он переложил псалтырь в стихи и писал духовные сочинения, но в них столь же мало поэзии, как и в его духовных одах. Его критические статьи и рассуждения в прозе имеют в настоящее время лишь историческое значение.

Литература. Н. Булич, "Сумароков и современная ему критика" (СПб., 1854); важные дополнения и поправки к этому труду в статье В. Гаевского, "Ж. М. Н. Пр." (1854, № 7); см. также разбор А. Пыпина ("СПб. ведом.", 1854, № 83); "Александр Петрович С." Владимира Стоюнина (СПб., 1856); "Русская поэзия", под ред. С. А. Венгерова, вып. II (избранные сочинения, вступительные статьи М. Д. Хмырова и Н. Н. Булича).

Евг. Ляцкий.