Сен-Симон Анри Клод

Определение "Сен-Симон Анри Клод" в словаре Брокгауза и Ефрона

Сен-Симон Анри Клод (граф Saint-Simon) — известный социальный реформатор. Происходил из фамилии, считавшей своим родоначальником Карла Великого, род. в 1760 г. В его воспитании принимал участие д'Аламбер. Тринадцати лет от роду он имел смелость сказать своему глубоко верующему отцу, что не желает говеть и причащаться, за что тот запер его в тюрьме Сен-Лазар. Весьма рано идея о славе как наиболее достойной побудительной причине человеческих действий вошла в его мировоззрение. Будучи еще отроком, он приказал лакею будить себя не иначе, как следующими словами: "вставайте, граф, вам предстоит совершать великие дела". В голове его постоянно роились странные планы. Он примыкает к отряду, посланному французским правительством на помощь сев.-американским колониям, восставшим против Англии; пять лет участвует в борьбе и, наконец, попадает в плен к англичанам. Освобожденный по окончании войны, он едет в Мексику и предлагает испанскому правительству проект соединения Атлантического и Великого океанов посредством канала. Принятый холодно, он возвращается на родину, где получает место коменданта крепости в Меце и под руководством Монжа изучает математические науки. Вскоре он выходит в отставку, отправляется в Голландию и старается убедить правительство составить французско-голландский колониальный союз против Англии, но, не успев в этом, едет в Испанию с проектом канала, который должен был соединить Мадрид с морем. Вспыхнувшая во Франции революция заставила его вернуться на родину, но, по его собственным словам, он не хотел деятельно вмешиваться в революционное движение, потому что глубоко был убежден в недолговечности старого порядка. В 1790 г. он недолго был мэром в округе, где находилось его именье. В том же году он высказался за уничтожение дворянских титулов и привилегий (в эпоху Реставрации он продолжал, однако, носить титул графа). В то же время С. занимался скупкой национальных имуществ и приобрел этим путем довольно значительную сумму. Свои спекуляции он впоследствии объяснял стремлением "содействовать прогрессу просвещения и улучшению участи человечества" путем "основания научной школы усовершенствования и организации большого промышленного заведения". Во время террора С.-Симон был посажен в тюрьму, откуда вышел лишь после 9 термидора. В 1797 г. он намеревался "проложить новый физико-математический путь человеческому пониманию, заставив науку сделать общий шаг вперед и предоставив инициативу этого дела французской школе". С этою целью он в сорокалетнем возрасте принимается за изучение естественных наук, желая "констатировать их современное состояние и выяснить историческую последовательность, в какой происходили научные открытия"; знакомится с профессорами политехнической, потом медицинской школы, чтобы определить "действие, производимое научными занятиями на тех, кто им предается"; старается превратить свой дом в центр научной и артистической жизни, для чего и женится (в 1801 г.) на дочери одного умершего приятеля. В следующем году он развелся с нею и искал руки М-mе де-Сталь, которая казалась ему единственной женщиной, способною содействовать его научному плану. Он ездил для этого в имение М-mе де-Сталь на берегу Женевского оз., но не имел успеха. Во время пребывания своего в Женеве С. издал первое свое сочинение: "Письма женевского жителя к своим современникам" (1802). Он требует здесь неограниченного господства искусства и науки, которые призваны организовать общество. Воинственный тип человечества должен исчезнуть и замениться научным: "прочь, Александры, уступите место ученикам Архимеда". Труд — категорический императив нового общества. Все должны будут прилагать свои силы полезным для человечества образом: бедный будет питать богатого, который станет работать головой, а если он к этому неспособен, то обязан работать руками. Духовная власть в новом обществе должна принадлежать ученым, светская — собственникам, а право выбирать носителей обеих властей — всему народу. В сущности, содержание светской власти не выяснено: ей не остается никакого дела, так как вся организация общества, все направление работ находится в руках власти духовной. Вообще, идеи, высказанные С., неопределенны и иногда даже противоречивы. Находясь под влиянием аналогичных попыток, сделанных в конце XVIII в., он предлагает новую религию, открытую ему, по его словам, в видении самим Богом. Отличительной чертой этой религии является "ньютонизм": Ньютону поручено Богом "руководство светом и управление жителями всех планет"; место храмов займут "мавзолеи Ньютона" и т. д. Совершив путешествие по Германии и Англии (1802) и истратив на это последние свои средства, С. возвратился во Францию и принужден был взять место переписчика в ломбарде, дававшее ему 1000 фр. в год за ежедневный десятичасовой труд, пока один его знакомый, Диар, не предложил ему жить на его средства, дабы иметь возможность продолжать научные занятия. В 1810 г. Диар умер, и С. вновь стал страшно бедствовать, прося помощи у богатых людей. Не всегда имея средства для печатания своих трудов, он собственноручно переписывал их в нескольких десятках экземпляров и рассылал разным ученым или высокопоставленным лицам ("M émoire sur la science de l'homme", "Mémoire sur la gravitation universelle"). В 1808 г. он издал "Введение в научные труды XIX в.". Наука, по его мнению, до того времени занималась только опытами, исследовала только факты; это было очень плодотворно, но пора стать на общую точку зрения. Все частные науки — лишь элементы некоторой общей науки, которая именно и есть положительная философия. И в своем целом, и в своих частях наука должна иметь лишь "относительный и положительный характер"; человеческие знания уже достигли такого состояния, при котором их нужно обобщать и строить из них законченное здание. Эта мысль дополняется другою — о планомерной организации дальнейших научных изысканий. О "пользе новой научной системы", о классификации наук и о связи ее с историей развития человечества С. говорит и в следующих своих брошюрах: "Lettres au bureau des Longitudes" и "Nouvelle Encyclop é die". В "Записке относительно науки о человеке" он требует создания особой положительной "науки о человеке", которая изучала бы человечество с чисто научной точки зрения, как точные науки изучают мир неорганический. Человечество развивается так же закономерно, как и все органическое, и развитие это ведет к высшему совершенству. Нельзя рассматривать индивидуум с какой-либо одной стороны — или с политической, или с экономической; нужно брать всю полноту явлений, все их разнообразие и проследить их взаимозависимость и взаимодействие (мысль, осуществленная одним из учеников С., О. Контом, в создании социологии). Наконец, в "Записке о всеобщем тяготении" он стремится найти объяснение всех явлений в законе всемирного тяготения. События 1814 — 15 гг. отвлекли С. от чисто научных вопросов и направили его мысль на вопросы политические, а после и социальные, результатом чего явилось несколько политических брошюр. В "Реорганизации европейского общества", написанной в сотрудничестве с Ог. Тьерри, он настаивает на необходимости союза Франции с Англией, что позволило бы этим двум странам ввести конституционные порядки во все другие европейские государства; затем все они вместе образовали бы общеевропейский парламент, который был бы высшим решителем несогласий между отдельными государствами, создал бы кодекс морали и главной своей задачей поставил бы устройство общественных работ, проведение каналов, организацию переселений излишка народонаселения в другие страны. Ту же идею высказывает С. и в последовавших затем "Opinions sur les mesures à prendre contre la coalition de 1815". Эти брошюры С. имел возможность издавать потому, что его семейство согласилось уплачивать ему пенсию за отказ его от наследства. В завязавшейся борьбе между промышленными и клерикало-феодальными интересами, между "людьми индустрии с людьми пергамента", он стал на сторону первых, при содействии которых и начал издавать сборник "L'industrie" (1817 — 18) с эпиграфом: "все через промышленность, все для нее". Понимая под "индустриализмом" новое промышленное направление в отличие от прежнего аристократизма и еще не замечая среди самих "индустриалов" противоположности интересов капитала и труда, он доказывает, что только труд дает права на существование и что современное общество должно состоять из работающих умственно и физически. Рантьеры — эти общественные паразиты — суть рак, которым страдают современные государства. Именно промышленный класс приносит наибольшую пользу государству и имеет наибольшие способности для управления делами государства. С этой точки зрения нужно переделать состав палаты, чтобы устранить из нее "военных", "потребителей, ничего не производящих", которых он прямо называет партией антинациональною. Ту же защиту "промышленников против куртизанов и дворян, т. е. пчел против трутней" С.-С. ведет в "Politique" (1819), "L'Organisateur" (1819 —20), "Système industriel" (1821—22), "Catéchisme des industriels" (1822— 23). Место военно-теократического государства, пережившего себя, должно занять государство промышленно-научное; воинская повинность должна уступить место общей обязанности труда; как XVIII в. был по преимуществу критическим, разрушив преграды для образования нового общественного порядка, так XIX в. должен быть творческим, должен создать индустриальное государство, основанное на результатах науки. В "Organisateur" помещена знаменитая "Парабола", в которой он делает предположение, что Франция вдруг потеряет три тысячи своих первых физиков, химиков, физиологов и других ученых, художников, а также наиболее способных техников, банкиров, негоциантов, фабрикантов, сельских хозяев, ремесленников и т. д. Каковы будут следствия? Так как люди эти "составляют цвет французского общества,... то нация сделается телом без души... И ей нужно будет по крайней мере целое поколение, чтобы вознаградить свои потери". Но предположим внезапную смерть трех тысяч человек другого рода — членов королевского дома, сановников, государственных советников, министров, епископов, кардиналов, обер-шталмейстеров, обер-церемониймейстеров, префектов и подпрефектов и др. и, "кроме того, десяти тысяч собственников, самых богатых, из тех, которые живут по-барски" — и что же? Добродушные французы очень огорчатся по доброте сердечной, но "из этого несчастного случая не произойдет никакого политического зла для государства", так как скоро найдутся тысячи людей, готовых и способных занять места умерших. Современное общество, с точки зрения С.-С., есть "воистину свет наизнанку, так как те, которые представляют собою положительную полезность, поставлены в подчиненное положение" по отношению к людям неспособным, невежественным и безнравственным. — Так как вскоре после того был убит герцог Беррийский, то С.-С. был привлечен к суду как моральный сообщник в преступлении. Присяжные оправдали его, и он вскоре написал брошюру "О Бурбонах и Стюартах", где, проводя параллель между этими двумя династиями, предсказывал Бурбонам судьбу Стюартов. Все более и более, однако, С. начинает приходить к мысли, что права промышленников налагают на них и известные обязанности по отношению к пролетариату. Новое направление не понравилось его богатым покровителям, и он, лишившись их поддержки, скоро снова очутился в крайней нужде, заставившей его посягнуть на свою жизнь (1823). Рана оказалась несмертельной. С. лишился только одного глаза. В его пользу была открыта подписка, и собранные суммы позволили ему продолжать его писательскую деятельность. За "Cat é chisme politique des industriels" (один из выпусков которого был написан О. Контом) последовали "Opinions litt é raires, philosophiques et industrielles" (1825), где уже окончательно определилось его новое отношение к рабочему классу. Он указывает здесь на принципиальное противоречие между капиталом и трудом, из взаимодействия которых произошла либеральная буржуазия. Задачей революции прошлого века, говорит он, была политическая свобода, а целью нашего века должны быть гуманность и братство. Среднее сословие лишило поземельных собственников власти, но само заняло их место; его путеводной звездой был голый эгоизм. Для борьбы с ним, для водворения на место эгоизма братства, С. требует союза королевской власти с рабочими, на знамени которого было бы написано достижение возможно большего экономического равенства. "Промышленный принцип основывается на принципе полного равенства". Политическая свобода есть необходимое следствие прогрессивного развития; но раз она достигнута, она перестает быть конечной целью. Индивидуализм слишком развил и без того сильный в человеке эгоизм; теперь нужно постараться организовать производство на принципах ассоциации, что скоро приведет к развитию естественных чувств солидарности и взаимной братской преданности. Лозунг индивидуализма — борьба людей друг против друга; лозунг принципа ассоциации — борьба людей в союзе друг с другом против природы. Главная задача государственных людей в индустриальном государстве состоит в заботе о труде. Близко подходя к принципу права на труд, С. предвидел, что пролетариат скоро организуется и потребует права на участие во власти; лучшая политика поэтому — соединение обладателей власти с настоящими рабочими против неработающего капитала. Лебединою песнью С. было "Новое христианство". Признавая за христианством божественное происхождение, он думает, однако, что Бог при откровении применяется к степени понимания людей, вследствие чего даже ученикам Христа божественная истина не была доступна во всей ее полноте. Вот почему главнейшая заповедь Христа, "люби ближнего, как самого себя", теперь может и должна быть выражена иначе: "всякое общество должно заботиться о возможно более быстром улучшении нравственного и физического состояния самого бедного класса; оно должно организоваться таким способом, который всего более содействовал бы достижению этой цели". Новое христианство должно быть преобразованием старого: оно еще не наступило — оно впереди и приведет ко всеобщему счастию. "Золотой век, который слепое предание помещало до сих пор в прошедшем, на самом деле находится впереди нас". У новых христиан также будет культ, будут догматы; "но нравственное учение будет у них самым главным, а культ и догматы — лишь своего рода придатком". Указав на успехи математики и естествознания, С. выражал сожаление, что самая важная наука, "которая образует самое общество и служит ему основанием — наука нравственная " — находится в пренебрежении. В 1825 г. С. умер (в Париже) в присутствии своих учеников. Перед самою смертью он говорил: "Думают, что всякая религиозная система должна исчезнуть, потому что доказана дряхлость католицизма. Это — глубокое заблуждение; религия не может покинуть мир, она только переменяет вид... Вся моя жизнь резюмируется в одну мысль: обеспечить людям свободное развитие их способностей... Участь рабочих будет устроена; будущность принадлежит нам". С самых ранних лет мечтая о великих делах и славе, убежденный, что "в Валгаллу славы попадают обыкновенно только убежавшие из дома сумасшедших" и что "необходимо быть вдохновенным, чтобы совершить великое", действительно увлекавшийся своими планами и идеями до самозабвения, иногда до пророческого экстаза, С. часто менял одну идею на другую и становился реформатором то в области науки, то в сфере политики, общественного устройства и даже морали и религии. "Изобретатель идей" и мастер в искусстве увлекать людей и направлять их на научные изыскания, он имел многих учеников (Ог. Конт и Ог. Тьерри — наиболее знаменитые; оба разошлись с ним: второй — когда С. стал равнодушно относиться к политическим вопросам и сосредоточил все свое внимание на социальных, первый — когда С. стал вносить в свое учение религиозно-мистический элемент) и давал им важные руководящие идеи, для доказательства которых всегда нуждался, однако, в исследованиях своих учеников. Он не высказывал своего учения в систематическом виде; самая мысль его часто отличалась неясностью. Так называемая система С.-симонизма была создана не им, а его учениками. Во всех сферах он лишь намечал новые направления. Не довольствуясь понятиями "личность" и "государство", над которыми оперировали XVIII в. и либерализм XIX в., он дает между ними место и даже преобладающее значение "обществу", в котором личность — органическая частица, государство по отношению к личности — нечто производное. Общество в каждую данную минуту определяется известной организацией материальных сил и известным мировоззрением, соответствующим этой организации. От изменения — очень медленного — в соотношении материальных частиц зависит ход исторических событий. Законы, которым подчиняются общественные изменения, подлежат научному изучению, после которого возможно будет установить точные правила для руководства обществом. Отсюда понятно равнодушие С. к политике и подчеркивание социальной стороны жизни народов; отсюда и осуждение им прежней исторической науки, бывшей, по его словам, простой биографией власти. Мысль о необходимости преобразования истории тесно связана с его взглядами на экономическую эволюцию Европы, которой он дал даже общую формулу: история Европы была для него превращением военного общества в промышленное, а эволюция труда представлялась ему как последовательность рабства, крепостничества и свободного наемничества, за которым, в свою очередь, должна последовать стадия общественной работы (travail soci é taire). Вообще, всем своим учением об обществе С. связал свое имя с первой стадией эволюции позитивизма, а взгляды, высказанные им в последние годы относительно рабочего класса, сделали его родоначальником социализма. О сочинениях С. , их изданиях и материалах для его биографии см. Щеглов, "История социальных систем" (т. I, стр. 369 — 372); о нем самом — Hubbard, "S.-Simon, sa vie et ses travaux" (1857); P. Weisengrün, "Die Social wissensch. Ideen St.-Simons".

Сенсимонизм и сенсимонисты. — В последние годы жизни у С.-Симона наиболее ревностными его учениками были Оленд Родриг, Сент-Аманд Базар и Бартелеми Проспер Анфантен (1796 —1864), который лично знал С.-Симона очень мало. Тотчас по смерти учителя все его ученики, собранные Родригом, решили не разлучаться и продолжать его дело. В том же 1825 г. они предприняли издание журнала "Producteur", задуманное еще С.-Симоном; в нем приняли участие, кроме названных уже лиц, Бюшез, Руан, Лоран, Галеви, А. Бланки, Ар. Каррель, О. Конт и др., из которых некоторые (напр., трое последних) довольно скоро порвали всякие отношения с С.-симонистами вследствие того мистическо-сектантского характера, который приняла школа в первые же годы своего существования. Разработке идей в журнале было отведено немного места: печатались преимущественно статьи о технологии, финансах, промышленности и т. д. В политическую борьбу между роялистами и либералами журнал совершенно не вмешивался; либерализм, в глазах С.-симонистов, был религиозным и политическим протестантизмом, т. е. принципом отрицательным, не способным лечь в основу общественной организации. Будучи, в сущности, демократичным по своим стремлениям, "Product e ur" в то же время высказывался против народовластия и абсолютного равенства, а его антииндивидуалистическое направление сказывалось, между прочим, в отрицании принципа свободы совести. Равнодушие публики и недостаток средств заставили прекратить издание "Производителя" уже в 1826 г. Но школа не распалась: она продолжала вести деятельную устную и письменную пропаганду своих идей, главным образом среди интеллигентной молодежи. Особенным успехом пользовался открытый в 1828 г. курс лекций в улице Таранн. Лекции посещались главным образом учащеюся молодежью, мало знакомою с жизнью, философией и общественными науками. С.-симонизм казался ей новым религиозным откровением, имевшим целью улучшение быта "самого многочисленного и самого бедного класса народа". За это время к нему обратились Миш. Шевалье, Карно, Фурнель, Перейра, Лессепс и другие, много содействовавшие успехам школы. Лекции читались Базаром, который отличался способностью облекать мысль в наиболее привлекательную и убедительную форму, но план, главные положения, отчасти самое развитие их были трудом коллективным, преимущественно же делом Анфантена, отличавшегося наибольшею последовательностью и смелостью. Чтения продолжались два года и печатались в "Organisateur", а затем вышли отдельною книгою, названною "Doctrine de S.-Simon", хотя С.-Симону здесь принадлежат разве лишь самые общие положения, развитие же их принадлежит его ученикам. Книга делится на две части: начинаясь критикою всех главных сторон человеческих отношений — науки, искусства, промышленности, общественной жизни, религии, воспитания, законодательства, собственности, — она переходит к коренной политической и экономической реформе общества и заканчивается новой религиозной системой с ее догматами, культом и иерархией. Особенно замечательна первая, критическая часть, выдающиеся достоинства которой признаются и противниками С. Наши ученые, читаем мы здесь, "умножают опыты, рассекают всю природу, обогащают науку новыми подробностями, увеличивают число фактов, поверяют прежние наблюдения... Но где люди, которые приводят в порядок и систему эти богатства, собранные в беспорядочном виде?. Каждый ученый отдельно предается исследованиям, не обращая внимания на то, не может ли соседняя наука осветить его изыскания... Отдельным лицам приходится ежедневно повторять опыты, уже сделанные другими... Никакая философская мысль не господствует в современных научных теориях и не приводит их в правильное соотношение... Беспорядок умов овладел самыми науками, и можно сказать, что они представляют печальное зрелище полной анархии". Та же анархия царит и в области искусства, и в сфере промышленности, совершенно пренебрегающей интересами общества. Каждый промышленник в других "видит только врагов: он их подсиживает, подслушивает, и в их разорении состоит его благосостояние, даже его слава". Одним из важнейших источников индустриального беспорядка является политическая экономия с ее принципом laissez faire, laissez passer. "Всякий производитель без руководителя, безо всякого компаса, кроме своих личных наблюдений, старается узнать о нуждах потребления", а экономисты поощряют конкуренцию промышленников. "Немногие счастливцы торжествуют, но их торжество покупается ценою разорения бесчисленного множества жертв. Необходимыми следствиями такого производства является ежеминутное нарушение равновесия между производством и потреблением" с его бесчисленными катастрофами и торговыми кризисами. Предполагаемое экономистами согласие личного интереса с общим опровергается опытом. Ненормальны, точно так же, взаимные отношения между людьми трудящимися и владельцами орудий производства или капиталов: слепой случай рождения отдает чистый доход в руки не искусного рабочего, а ленивого и неспособного собственника. Ничего этого не было бы, "если бы эксплуатация земного шара была регулирована, если бы общий взгляд господствовал над этой эксплуатацией". К такому же выводу приводит и история развития человечества; "прогресс состоит, прежде всего, в усилении духа ассоциации и в уменьшении духа вражды и антагонизма. Если человек до сих пор постоянно эксплуатировал человека: господин — раба, сеньор — крепостного, собственник — рабочего, тем не менее, отношения между эксплуататором и эксплуатируемым с течением времени становятся мягче и гуманнее". Настанет время (и оно недалеко), когда всякая эксплуатация человека человеком прекратится и все люди, соединившись в ассоциации, будут эксплуатировать весь мир. "Всеобщая ассоциация — вот наша будущность. Всякому по способностям, всякой способности по ее делам! — вот новое право, которым должны быть заменены права завоевания и рождения". Эта организация будущего не имеет, однако, ничего общего с системой коммунизма, в которой "все части равны": С.-симонизм стремится не к уничтожению собственности, а лишь к преобразованию ее, что бывало и раньше. "Изучая историю, мы видим, что законодательство никогда не переставало вмешиваться в организацию собственности: или оно определяло природу предметов, которые могли быть усвояемы в собственность, или регулировало пользование собственностью и передачу ее". При этом видоизменения собственности совершаются так, что она делается достоянием все большего числа трудящихся лиц и в то же время все благоприятнее становятся для трудящихся их отношения к капиталистам. "В будущем единственное право на собственность будет заключаться в способности к мирному труду и состоять в направлении, употреблении и эксплуатации собственности" без права передачи ее другому лицу. Владельцы земель и капиталов превратятся в простых хранителей орудий производства, распределяющих их между рабочими. Такая организация низведет царство Божие на землю, укрепит господство свободы, уничтожит привилегии рождения. "Нам беспрестанно повторяют, что собственность есть основание общественного порядка; мы сами провозглашаем эту вечную истину. Вопрос только в том, кто будет собственником?. Человечество устами Иисуса провозгласило: нет более рабства; устами С.-Симона оно провозглашает: всякому по его способности, всякой способности по его делам, — нет более наследства!" — Наконец, тому же закону прогресса подчиняется и религия, без которой никогда не останется человечество. В своем развитии религия прошла четыре ступени: фетишизм, политеизм, монотеизм иудейский и монотеизм христианский. Рассматривая тело и все телесное, как нечто греховное, христианство не могло обнять собою всего общественного быта человека. Должна явиться новая религия с пантеистическим пониманием божества, проявляющегося для человека под двумя главными видами — как дух и как материя. Отсюда исчезновение антагонизма между телом и духом, реабилитация плоти. Источник, связь и цель жизни — в любви, а потому люди с преобладающим чувством любви должны быть начальниками общества; но так как любовь обнимает конечное и бесконечное и проявляется в искании Бога, то начальниками общества могут быть только представители религии. "Представляя единство жизни, священник представляет в то же время единство общественное и политическое", так как "религия обнимает во всей полноте систему политическую". От нее уже зависят наука и промышленность, имеющие каждая свою иерархию: одна из иерархий будет руководить разработкой наук, другая — регулировать промышленность, обе — "разделять людей на классы по способностям и вознаграждать по делам". Над священниками науки и промышленности стоит священник общий или социальный — "живой закон", воплощающий в себе самую идею правды, будет ли он называться законом Нумы, или Моисея, или Христа, или (для будущего) С.-Симона. Вся система, таким образом, представляется как "последнее откровение, делаемое Богом человеку, откровение прогресса, любви, жизни". Мистико-религиозный элемент возобладал в С.-симонизме над научным. Отразив в экономической части своего учения вызванное индустриальной революцией расстройство экономической жизни и возникшее в обществе сознание ненормальности данного социального строя, С.-симонизм с особою силою раскрыл недостатки современного общества, указав при том на главные исторические моменты в развитии хозяйственного быта; этим он оказал науке большую услугу, но, во-первых, экономическая сторона жизни не была выделена им для самостоятельного изучения, а во-вторых, туманные фантазии в положительной его части совершенно заслонили науку с ее ясными понятиями и реализмом. Требуя полной перестройки общественных отношений на совершенно новых началах, С.-симонизм рассчитывал достигнуть возрождения человечества исключительно путем убеждения, силою слова. Средства к этому он видел в воспитании: оно прежде всего должно развивать чувства долга и привязанности к истинным вождям общества, в которых совмещаются власти и законодательная, и судебная. Все должны подчиняться им, все должны склоняться перед их авторитетом. Личную самодеятельность в промышленности, науке и искусстве С.-симонисты уничтожали: всякий частный человек может и должен заниматься только тем, что ему будет указано свыше; определению подлежит даже направление, цель и качество его труда. В писаных законах нет надобности: в будущем законами должны служить объявления начальства. Всем управляет священник: "он — источник и освящение порядка... Всякая общественная должность священна, ибо она отправляется во имя Бога человеком, который его представляет". Такое преклонение пред авторитетом вместе с мистицизмом, отрицательным отношением к принципам философии XVIII в. и пренебрежением к научному методу, делают из С.-симонизма одну из форм общей культурно-политической реакции того времени: реакции веры и чувства против знания, идеи авторитета — против принципа индивидуальной свободы. В 1828 — 30 гг. кружок С. из философской школы превратился в религиозное братство с церковной организацией. Во главе ее стоял сначала Родриг, как ближайший ученик С.-Симона, но в 1829 г. он передал направление делами школы Анфантену и Базару, наиболее принимавшим участие в выработке учения. Это произвело первый раскол: от школы отделился Бюшез, не хотевший признать новую иерархию и не соглашавшийся с учением о Божестве. Пропаганда велась и в провинции; провинциальные общины С.-симонистов прямо назывались церквами. Анфантен совершил объезд нескольких южных церквей, и его обращения к ним очень напоминают по форме апостольские послания. Члены общины называли себя "братьями или сестрами, сынами или дщерями о С.-Симоне". До июльской революции пропаганда сенсимонизма не была публичною; на проповеди могли являться только приглашенные. В революции С.-симонисты увидели подтверждение своего учения о негодности всей современной социальной системы и о необходимости новой общественной организации. Уже 30 июля на стенах Парижа появился манифест за подписью "начальников учения С.-Симона", Базара и Анфантена, в котором французам, "привилегированным детям человечества", обещалось окончательное уничтожение феодализма и всех привилегий рождения, дабы "каждый был поставлен в обществе сообразно с своими заслугами и вознагражден сообразно с делами". Прокламация не имела успела среди народа, но скоро о сенсимонистах заговорили в палате как о "полуфилософской, полурелигиозной секте", требующей общности имуществ и жен. Анфантен и Базар обратились к президенту палаты с письмом, в котором протестовали против такого толкования их учения. Это письмо было напечатано в нескольких тысячах экземпляров и получило широкое распространение, но впечатления не произвело. Пользуясь большей свободой мысли и слова, созданной июльским переворотом, С.-симонисты присоединили к журналу "L'Organisateur", выходившему с 1829 г., еще другой, "Le Globe"; кроме того, ими издавались и отдельные брошюры. В разных местах Парижа организована была проповедь, из еженедельной скоро превратившаяся в ежедневную и имевшая в виду самые различные слои общества. Особенное внимание было обращено на распространение новой доктрины среди рабочего населения. Организовались также и миссии для провинции. В "Globe" помещалось много статей по текущим вопросам — экономическим, финансовым и т. п., — причем С.-симонисты не отказывались и от сделки с современным положением дел, чтобы тем легче было перейти к новому строю (напр., по вопросу о наследстве). К концу 1830 г. парижские С.-симонисты, бывшие большею частью представителями свободных профессий и учащейся молодежи, устроили нечто вроде религиозного общежития под именем "семейства" (в ул. Монсиньи). Члены его собирались ежедневно на общую трапезу, вели беседы о разных вопросах своего учения, принимали новых "братьев" и "сестер", посылали в провинцию миссионеров, устраивали праздники. Браки, похороны и другие важные случаи в жизни членов общины сопровождались священнодействиями и проповедями на религиозно-социальные темы. Довольно скоро в общине обнаружились разногласия и между отдельными членами, и между самими верховными отцами. Главным пунктом раздора оказался вопрос о браке: Анфантен в этом отношении делил людей на постоянных по своей природе и непостоянных; последние, по его мнению, могли менять жен или мужей, когда кому захочется. Многие члены вместе с Базаром нашли это учение безнравственным. Спор обострялся еще тем, что между Анфантеном и Базаром существовало соперничество чисто личного характера. Было сделано несколько попыток к примирению, о котором особенно хлопотал О. Родриг; но они ни к чему не привели, и в конце 1831 г. Базар со многими из наиболее способных и деятельных членов общины вышли из ее состава. Анфантен, провозглашенный "верховным начальником религии С.-Симона", объявил оставшимся, что теперь они должны будут вступить на путь полного практического осуществления своих идей. По учению Анфантена, люди должны "освящаться в труде и удовольствии". Зима 1831 — 32 гг. прошла в шумных и многолюдных собраниях, служивших средством пропаганды и вместе с тем имевших и другую цель: среди гостей Анфантен желал найти себе достойную подругу. По его учению, общественным индивидуумом является не отдельное лицо, а пара, т. е. мужчина и женщина вместе. Точно так же и во главе религии должен стоять не один верховный жрец, но жреческая пара (couple-pr ê tre), имеющая право вмешательства во взаимные отношения между мужчинами и женщинами общины. На заседаниях "семейства" после удаления Базара рядом с креслом Анфантена ставилось другое кресло, остававшееся пустым в ожидании верховной жрицы. В то же время продолжалась деятельная пропаганда среди рабочих, выражавшаяся, между прочим, в устройстве потребительных и производительных ассоциаций. Все это требовало больших расходов, покрывавшихся пожертвованиями отдельных лиц (к 31 июля 1831 г. их было сделано на 600 тыс. фр.); самым крупным вкладчиком был Анфантен. В конце 1831 г. решено было произвести заем, выпустив билеты по номинальной цене 1000 фр., с действительным взносом по 250 фр. и рентой в 50 фр. Всего было собрано из разных источников и истрачено с осени 1830 до осени 1832 г. от 900000 до 1000000 фр. Запасного фонда не было; тратились не проценты, а самый капитал. Дела в производительных ассоциациях шли дурно; между их руководителями и рабочими происходили пререкания, многие недовольные уходили. В самом "семействе" вновь возникли раздоры, на этот раз между Анфантеном и Родригом. Вызваны они были все тем же разногласием по вопросу об отношениях между полами. Родриг находил учение Анфантена безнравственным; Анфантен обвинял Родрига в том, что он не сумел освободиться от ига старой семьи. В конце концов Родриг должен был удалиться (февраль 1832 г.). Хотя за ним из "семейства" никто не ушел, но выход его отразился неблагоприятно на делах общины, так как Родриг заправлял всеми ее денежными делами, а также и реализацией займа. Пришлось отказаться от издания журнала, от найма зал для проповеди и увеселений, даже от дорого стоившей парижской квартиры, и переселиться в окрестности Парижа, где у Анфантена в дер. Менильмонтане был большой дом с садом. Здесь жизнь была устроена на новых началах. Праздники были прекращены, прислуга распущена; члены "семейства" разделили между собою работы по дому и саду; к обеду все собирались вместе, пели молитвы, слушали поучения своего "отца". Был придуман даже особый костюм — синий короткий камзол, белые панталоны, красная фуражка. Прическа должна была быть также у всех одинаковая — волосы до плеч. Странный образ жизни С.-с. возбуждал любопытство соседей, которые приходили послушать их пение или наблюдать их