Право наследственное

Определение "Право наследственное" в словаре Брокгауза и Ефрона

Право наследственное — система юридических правил, определяющих порядок и условия перехода имуществ (наследства) после смерти их владельца к определенным законом о наследовании, завещанием (см.) или наследственным договором лицам. Оно представляет собой необходимую составную часть гражданского П., укрепляя систему современного частного обладания имуществами, свободного от вмешательства государства. В силу современной организации наследственного П., имущество умершего лица не выходит из сферы частного гражданского оборота, переходя во всей своей совокупности к наследникам этого лица, а не к государству; последнее выступает на сцену лишь в исключительных случаях, когда не существует налицо частных лиц, допускаемых законом к наследованию. Нарушить этот основной принцип современного наследственного П., значило бы преобразовать в значительной степени весь строй современного обладания. Чем больше был бы ограничен круг частных наследников, тем большая масса имуществ сделалась бы достоянием государственным и общественным, — а это заставило бы государство окончательно превратиться из внешнего защитника и охранителя гражданского общества в культурного хозяина страны. Вот почему защитники современного экономического и юридического строя являются горячими апологетами наследственного П. в его современной форме, не только не допуская ограничения его постановлений, но требуя расширения его принципов. Поэтому же, с другой стороны, среди основных положений современного социализма значится требование ограничения наследственного П., а затем и полного его преобразования. Этим основным значением наследственного права объясняется крепость его норм в общественном сознании, несмотря на то, что исходные принципы этих норм не находят в настоящее время никакого серъезного теоретического оправдания. Наследственное П., взятое независимо от его основного значения, совершенно справедливо называют П. "безыдейным". Оно построено на двух противоположных и по существу исключающих друг друга принципах: наследовании по закону и наследовании по завещанию; оправдание одного из этих принципов ведет к отрицанию другого. История юрид.-философской мысли полна попытками их примирения, но они не дали удовлетворительного результата. Гуго Гроций, напр., выводил все наследственное П. из завещания, а это последнее — из основы современного порядка отношений собственности. Как скоро установлена собственность, отчуждение вытекает из нее по естественному закону — а в отчуждении заключается и завещание. Что касается наследования по закону, то, по теории Гроция, это ни что иное, как молчаливое завещание на основании предполагаемой воли умершего: если из права собственности вытекает право распоряжаться имуществом после смерти, то невероятно, чтобы человек, умерший без завещания, хотел оставить имущество первому, кто им овладеет. В этом случае надобно исследовать, какова была его вероятная воля; когда есть сомнение, тогда всегда предполагается, что человек хотел того, что справедливо и честно. Отсюда передача имущества детям, даже помимо всякого гражданского установления: предполагается, что родители хотели рожденным от них доставить не только необходимые средства пропитания, но и все, что способствует приятной и честной жизни, в возможно большем количестве, в особенности, когда они уже сами не могут пользоваться имуществом. За недостатком детей, надобно исследовать естественный порядок благодеяний; на этом основано наследование родственников, по мере их близости к умершему. Не говоря уже о ряде чисто юридических возражений, сделанных Гроцию еще Пуффендорфом, для признания справедливости теории Гроция пришлось бы допустить, что в историческом развитии завещание предшествовало наследству по закону. Современные исторические исследования доказывают, однако, совершенно обратное. Этим устраняется значение всех других теорий, пытавшихся, удержав исходный пункт рассуждений Гроция, исправить его аргументацию. По учению Гегеля, наследство по закону основывается на естественной связи отца семьи с ее членами. Семейство представляет собой общее и продолжающееся лицо, с постоянным имуществом, на которое каждый его член имеет свое право; отцу семейства принадлежнт только распоряжение. С его смертью подчиненные члены семьи вступают в принадлежащее уже им П.; в этом и заключается существо наследства. С большим отдалением степеней родства это право слабеет и становится менее определенным, вследствие чего выдвигается личное начало — право распоряжаться своим имуществом в пользу друзей; на этом основывается завещание. Здесь нравственное начало заменяется произволом, поэтому завещание не может иметь силы в противоречии с семейным П. (изложение г. Чичерина). Но и в этом рассуждении находит себе оправдание только наслед. П. ближайших членов семьи, а не кровных родственяиков, потерявших связь с семьей наследодателя. Между тем, современное П. считает распространение наследования и на этих родственников основой всей организации наследственного П. Попытки обосновать наследственное П. на "естественной связи поколений", бессмертии человеческой личности и продолжении последней в кровных родных или в виде бессмертной "воли" наследодателя, обязательной для наследника и т. п., стоят в связи с мистическими воззрениями или прямо противоречят истории. Наконец, теории, видящие в наследственном П. только создание государства, вызванное мотивами целесообразности, не объясняют, почему целесообразна именно существующая, а не иная организация наследования. У одного из главных представителей этого воззрения отрицается даже естественность наследования детей после родителей. "Естественный закон, — говорит Монтескье, — предписывает отцам давать пропитание детям, но он не заставляет их делать детей наследниками. Раздел имуществ, законы об этом разделе, наследование после того, кто получил свою часть — все это могло быть установлено только обществом, след., законами политическими и гражданскими". Противники современного порядка наследования приводят ряд аргументов против целесообразности предоставления наследства лицам, считающимся наследниками в силу законов о наследовании. Милль, признавая, в общем, "неопровержимые П." детей на наследство после родителей, ввиду лежащей в современному государстве на родителях заботы о содержании и о воспитании детей, сомневается, однако, в том, "чтобы отец, каким бы способом он ни приобрел или унаследовал свою собственность, мог передавать ее детям только потому, что они его дети, и таким образом делать их богатыми без всякой необходимости в труде". В большинстве случаев, по его мнению, интересы не только общества, но и отдельных личностей будут лучше соблюдены, если дети получат не крупное, а умеренное наследство. Обязанности родителей неизбежно связаны с тем фактом, что они дали детям жизнь. Родитель обязан перед обществом сделать из своего ребенка хорошего и достойного члена общества; он должен доставить, насколько это в его силах, своим детям такое воспитание, такие знания и средства, при помощи которых они могли бы начать жизнь, имея надлежащие шансы успешно устроить свою жизнь собственным трудом. Право на это принадлежит детям, но Милль не допускает, чтобы они могли требовать большего. На этом основании Милль считает необходимым установить такие пределы наследственного П. детей, которые обеспечивали бы им необходимое существование — дать им обычную долю незаконнорожденных детей. Он признает, что дети, воспитанные при жизни родителей в роскоши и богатстве, имеют. П. на большую долю наследства, чем дети, воспитанные более скромно; но и это положение, с его точки зрения, не безусловно. Английский обычай предоставления большей части наследства старшему сыну, с исключением младших, доказывает, что влияние воспитания не имеет решающего значения в определении наследственных долей. Огромное большинство писателей, однако, оставляет неприкосновенными П. детей и возражает лишь против распространения П. наследования на боковых родственников. При современном состоянии так наз. "родственного союза" нет ни одного сколько-нибудь уважительного соображения, которое говорило бы за наследование боковых родственников. Если родители обязаны доставить своим детям содержание и воспитание, а также обеспечить первые шаги их в жизни, то такой обязанности не лежит на брате по отношению к брату: и тот, и другой получают содержание от отца. Если "работать для детей" считается похвальным, то работать и собирать имущество для брата — геройство, ни для кого не обязательное. Что же сказать, затем, об остальных боковых родственниках, с которыми у наследодателя часто совершенно потеряна всякая связь, которых он может быть никогда не видывал, с которыми не сказал ни одного слова?. В древности ограниченный определенными пределами родственный союз, на который простиралось П. наследования, составлял одно целое, связанное взаимными правами и обязанностью: правом мести, правом на получение выкупа, религиозной общностью, позднее — обязанностями защиты и опеки. Теперь вместо рода последние функции исполняет община или государство, первые же совсем исчезли. Боковые родственники, за исключением братьев и сестер по некоторым законодательствам, не связаны алиментарными обязанностями даже в случае полного недостатка средств к жизни и малолетства кого-либо из них. И вот, такие родственники получают случайно наследство, после того, как они, может быть, отказали в помощи наследодателю. Боковые наследники, по немецкому выражению — всегда "lac h ende Erben" (радующиеся наследству). Государство обязано в своих юридических нормах считаться с нравственной и экономической связью индивидуумов в обществе; но поддерживать эту связь, когда она потеряла свое значение в общественном сознании, а тем более вынуждать ее искусственным покровительством, оно нисколько не обязано. Целесообразность наследования по завещанию также вызывает ряд соображений за и против. Завещание, говорят его противники, столь же несправедливо обогащает постороннего наследодателю человека, как закон несправедливо обогащает бокового родственника. Оно может быть оправдано как свободное распоряжение частью имущества в пользу лиц, почему-либо близких наследодателю, подобно тому, как может быть оправдано наследственное П. детей в определенной доле, необходимой для поддержания их существования; но безграничная свобода завещания, доходящая до права отказа всего имущества, каков бы ни был его размер, одному лицу, ведет к вопиющему нарушению основного начала современной справедливости, считающей безнравственным всякое обогащение без труда и заслуги. Ничто не содействует в такой степени образованию имущественного неравенства и росту капитала, как передача всего накопленного в течение жизни наследодателя и доставшегося ему самому по наследству имущества одному лицу, по его выбору. Поскольку желательна борьба с капитализмом, желательно, поэтому, по крайней мере ограничение права передачи имущества по завещанию известными пределами, независимо от так наз. "обязательной доли" (см. ниже) прямых наследников. Что касается связи завещания с собственностью, то эта связь признается мнимой. Если бы предоставление отдельному лицу распоряжаться после смерти судьбой имущества связано было со свободой распоряжения собственностью, то следовало бы признать, что возможно включать в завещания условия всякого рода. На самом деле, однако, законы ограничивают право субституций (см.), не разрешают устанавливать в завещаниях требований, не согласных с дальнейшим общественным развитием, вообще подчиняют волю частного лица разным предписаниям. С другой стороны, в западной литературе многие писатели приводят серьезные основания, нравственные и экономические, против всяких ограничений свободы завещаний. Не говоря уже о делении имуществ на родовые и благоприобретенные, которое отжило свой век на Западе, отживает и у нас, — и ограничения в виде обязательной доли не достигают цели, ради которой они вводятся. Обязательная доля стоит в связи с идеей семейной собственности, о которой не может быть речи теперь, когда взрослые дети отделяются от отца, основывают самостоятельное хозяйство и часто живут богаче, чем отец с матерью. Не будет, поэтому, ни разумно, ни справедливо, если сын-миллионер будет оспаривать свою обязательную долю у лица, которому она оставлена отцом за заботы, которых, может быть, не оказывал сын. Личные связи теперь часто теснее семейных и родовых. С экономической точки зрения, необходимое наследование законных наследников в определенной части, вопреки воле завещателя, содействует дроблению имуществ, пагубно отражающемуся на мелких хозяйствах, а иногда совершенно разрушающему и большие предприятия, которые могут быть ведены только при единстве воли и без опасения ежеминутно грозящего раздела при несогласии наследников. Некоторые виды хозяйства прямо гибнут от обязательного наследования (напр., лесное хозяйство, совсем не допускающее дробления по мелким участкам). Оно препятствует главе семьи распределить свое имущество между детьми по их способностям и силам, отдать одному землю, выселить другого, отдать третьему фабрику и т. д. Некоторые юристы и экономисты указывают и на нравственные невыгоды, связанные с экономическими: падение авторитета родительской власти, не опирающейся на право лишения наследства, разложение семейных традиций, связанное с неустойчивостью и отсутствием целости владения, наконец, стремление к искусственному уменьшению потомства, особенно заметное у французских крестьян. За ограничение свободы завещаний говорит только одно — возможность оставить, в интересах экономических, а иногда и просто в угоду капризу главы семьи (отказ в пользу любовницы или другого лица, подчинившего себе волю наследодателя), без куска хлеба близких родных или супруга. Но это вызывает лишь потребность в постановлении, чтобы в завещании, предоставляющем имущество посторонним лицам, было обеспечено для детей и других родственников, находившихся при жизни на попечении завещателя, приличное содержание, пока они в нем нуждаются, и воспитание несовершеннолетних. В таком виде и была предлагаема реформа обязательной доли.

История наследственного П., недостаточно еще выясненная в деталях, показывает, однако, с очевидностью, что современная организация наследования — явление, далеко не общее всем народам и даже не свойственное одному и тому же народу на разных ступенях культуры. "Преемственная связь поколений", как естественное основание наследования — явление позднейшее. Раннее наследование есть наследование членов патриархальной семьи, связанных единством семейной власти и общего владения имуществом. Таков порядок первоначального римского, германского и русского наследования на ранних ступенях истории; оно исключает боковых родственников, не связанных c наследодателем единством семейной власти. По древнему римскому праву непосредственными преемниками умершего в его имуществе были стоявшие под его семейной властью дети, к числу которых причислялась и жена. Они были наследниками ipso jur é — sui et necessarii haeredes, вступавшие в наследство без всякого особого акта (см. Cretio hereditatis). В случае отсутствия прямых наследников имущество умершего делалось бесхозяйным, ничьим, которым мог завладеть первый желавший. Позднее наследство начинает переходить к боковым родственникам — агнатам и остальным родичам (постановление ХII таблиц: Si intestato moritur, cui suus heres nес escit, a d gnatus proximus familiam habeto; si adgnatus nес escit, gentiles familiam habento); но и при этом оставался возможным захват имущества со стороны каждого постороннего лица, с правом приобретения наследства по давности сроком в один год (usucapio pro hered e). По древнему германскому П. круг первоначальных наследников, по-видимому, несколько шире римского: кроме детей, по свидетельству Тацита, наследовали братья, дяди и племянники, но основание наследования то же, что в Риме — не кровная связь, а сожительство в одном доме, под одной семейной властью. В эпоху варварских законов, вследствие разложения большой семейной общины, в качестве наследников появляются только дети; в случае их отсутствия имущество считается выморочным и идет или к первому завладевшему, подобно Риму (в некоторых местностях выморочное имущество наследует ближайший сосед, или соседи, или лица, которым всего удобнее было захватить имущество), или к общине (П. всех соседей), или к казне, королю. В германских памятниках сохранилось законодательное постановление (эдикт Хильперика), которым предписывалось, чтобы в земле наследовали после детей не соседи, а братья умершего. Только с VIII в. кровное родство получает в наследовании господство над началом общности имущества и правом первого завладевшего. Та же точка зрения проводится с большой убедительностью рядом исследователей и по отношению к русскому П. (Цитович, Демченко, Владимирский-Буданов). Русская Правда различает порядок наследования у смердов с одной стороны и у бояр с другой (ст. 103 и 104 карамз. сп.); но и в том, и в другом случае к наследованию призывается лишь семья в самом тесном смысле. У смердов наследство переходит к сыновьям, дочери не наследуют; за отсутствием сыновей наследство идет к князю. У бояр, в случае отсутствия сыновей, наследуют и дочери. О наследстве боковых родственников нет и речи. Чем был вызван переход в позднейшее время к более широкому кругу наследников — вопрос пока нерешенный. Обусловливался ли он сожительством нескольких семей (братьев с детьми) после смерти наследодателя и сохранением ими прав на имущество, или более общей причиной — разложением семьи, как союза политического, и обращением ее, под покровом развивающегося государства, в союз нравственно-экономический, где кровная связь и родственные чувства выступают на первый план, — это должны показать новые исследования. Когда кровная связь становится основанием наследования, то на первых порах далеко не весь круг кровных родственников призывается к наследству. В Риме, в эпоху издания XII таблиц, в наследовании агнатов и родичей не имела применения так наз. successio graduum, т. е. преемство наследства по степеням: за отсутствием ближайшего агната, его потомки и другие агнаты к наследству не призывались (in legitimis hereditatibus successio non est) и вступало в действие старое право завладения имуществом со стороны каждого желавшего. Когда развилась система кровного наследования, с преемством по степеням, переход имуществ по наследству был ограничен 7-й степенью, сообразно с условиями действительных семейных связей и родственных чувств. Только Юстиниан расширил круг призываемых к наследованию на все степени и линии родства. В германском П., как указано уже выше, введение наследования боковых родственников приурочивается прямо к определенному распоряжению государственной власти. С этого времени оно постепенно укрепляется, хотя и остаются еще следы старых представлений. Ко времени Саксонского Зерцала различие между родством, основанным на принадлежности к одной семейной группе, и широким родством по крови исчезает; во всеобщее употребление входит счет родства поблизости степеней и линий (сравнение порядка наследования с отношением между собой членов человеческого тела и позднейшее, каноническое — с ветвями дерева). Однако, в правовых источниках средних веков безграничное призвание к наследству не встречается. Степени родства, дальше которых не идет П. наследования, очень разнообразны — от 3-й до 7-й. Разнообразны также и способы исчисления родства (римский, немецкий, канонический). Большинство новейших германских законодательств признает П. наследования родственников без ограничения степеней; лишь некоторые ограничивают его 10-й степенью (по римскому счету). Австрийское П. признает наследование за родственниками, происходящими по крайней мере от пятого прямого восходящего родственника наследодателя. Французское П. ограничивает наследование 12-й степенью; цюрихское П. — только поколением, идущим от прадеда. Русское П. московского периода также не знает неограниченного наследования родственников. По Судебникам, наследование было допущено только для ближнего племени, под именем которого обыкновенно разумелись братья и нисходящие. Указ 1562 г. определяет понятие ближнего родства теми степенями родства, в которых не позволен брак (хотя говорит лишь о братьях, родном и двоюродном, и племяннике родного брата). Этот закон продолжает: "А ближняго роду... не будет, и та вотчина государя". Закон 1672 г. еще точнее определяет круг наследования в боковом родстве. Задавшись вопросом: "По которое колено отдавать вотчины наследникам?", он отвечает: "Та вотчина родным братьям, и детям, и внучатам (от братьев),. а дале внучат вотчины не отдавати роду; та вотчина, тот жеребей взяти на государя", т. е. П. наследования не шло дальше 4-й степени. Закон 1650 г. постановил: "А будет ближе того рода никто не будет,. отдавать и дальним. того рода родственникам"; но в 1676 г. точнее определены степени родства, до которых может простираться право наследования дальних родственников: "Дядья и братья двоюродные в другом, третьем и четвертом колене". Только в XVIII ст., после отмены указа об единонаследии, устанавливается в России безграничное П. наследования всех родственников.

История завещания также не обнаруживает постоянства одной определенной идеи, к которой оно могло бы быть сведено, как к своему естественному оправданию. Первоначальная эпоха правового развития, по-видимому, совсем не знает свободного завещания. Относительно германцев это утверждает Тацит. Постановление римских XII таблиц: "uti legassit super pecunia tutelave suae re i ita jua esto" совершенно правильно сближают теперь с постановлением Русской Правды: "Аще кто умирая разделит дом детем своим на том же стояти; пакы ли без ряду умрет, то всем детем, а на самого часть дати по душе" (ст. 105 карамз. сп.). Иными словами, первоначальное римское, как и русское завещание было лишь распределением имущества отцом между детьми, а отнюдь не обходом последних; допускалось также назначение выделов или подарков тем или другим лицам (легатов в — Риме) или учреждениям (церкви — в Германии и России). Все это совсем не похоже на современное завещание. Другие формы первоначального завещания также имеют мало общего с современными. Одна из них — соединяемая с усыновлением (см.) — создавала искусственного наследника взамен естественного, делая постороннего членом семьи. Такой смысл имело первоначальное завещание с усыновлением в Риме, Германии и России; такой оно часто имеет и теперь в русском обычном П. Другой вид завещания, наиболее ярко выраженный в Риме, представляет собой продажу всей семьи, с ее имуществом, постороннему лицу. Она совершалась в форме манципации; наследник-покупатель носил название familiae emptor. В более поздний период завещание per aes et libram (см. Манцинация) является только мнимой, формальной продажей; но раньше, может быть, такое завещание было действительной продажей семьи другому лицу — продажей, мотивы которой легко могли стоять в связи с долговыми отношениями. Продажа выморочного наследства через публичного чиновника была известна и германскому П. Свободу завещаний с древнейших времен знает и сохраняет до сих пор Англия; но она удерживается здесь потому, что в этой стране с самого начала завещание сделалось регулятором имущественных отношений прежде всего между членами семьи и создало ту форму землевладения, которая сыграла и до сих пор играет большую политическую и экономическую роль (см. Имения заповедные). Вместе с разложением патриархальной семьи в Риме, а на Западе — и под особыми влияниями (церкви), завещание получает гораздо большее значение, но до сих пор оно нигде ие было вполне свободно. Как только оно начинает служить не интересам семьи и связанным с ними интересам государства, последнее немедленно принимает меры к ограничению произвола завещателей. В Риме злоупотребления завещаниями уже в половине республики вызывают систему так наз. формальных ограничений: составителям завещания запрещается обходить в завещании своих прямых наследников; "свои наследники" должны были быть или назначены наследниками, или лишены наследства, причем сыновья должны быть названы поименно, а остальные могли быть лишены наследства inter ceteros. Обход сыновей делал завещание недействительным; обход остальных наследников давал им П. на получение половины наследства, если наследником было назначено постороннее лицо, а рядом с назначенными "своими" — на часть, равную частям других мужчин, поименованных в завещании. Те же правила имели место и относительно назначения или исключения постумов (см.). Преторское П. распространило действие этих правил на всех детей и внуков (цивильное П. касалось лишь находившихся под властью наследодателя агнатов, "своих наследников"). Результатом обхода было, по преторскому праву, предоставление обойденным владения наследством вопреки завещанию (bonorum possessio contra tabulas; см. Преторский эдикт и Римское П.). Рядом с формальными ограничениями, ввиду их недостаточности, развиваются и материальные. Римляне, подобно грекам, считали лиц, лишивших наследства своих наследников ради посторонних, не обладавшими здравым рассудком; обойденным, ввиду этого, давался иск на недействительность такого "противного долгу" завещания (querela inofficiosi testamenti). Чтобы охранить действительность своего завещания, наследодатель должен был оставить прямым наследникам определенную обязательную, или законную, долю (pars legitima), размер которой, применительно к quarta Falcidia (см.), был равен четверти того, на что каждый из прямых наследников имел бы право при отсутствии завещания; всякие обременения этой четверти не имели силы. Право на обязательную долю имели нисходящие, восходящие, полнородные братья и сестры и единокровные братья и сестры — последние, впрочем, лишь в том случае, если в завещании наследниками были назначены personae turpes (см.). По Юстинианову праву отказ наследства в размере, меньшем обязательной доли, влек за собой право на ее увеличение до должного размера или еще большего: до трети законной наследственной доли, если она составляла по меньшей мере четверть наследства, и на половину, если законная доля наследства составляла меньше четверти. Новеллой 115 формальные и материальные ограничения завещаний были соединены в один институт. Восходящие — своих нисходящих, имеющих П. на наследование, нисходящие — восходящих, имеющих то же П. по отношению к ним, обязаны были назначить наследниками в размере, не меньшем обязательной доли. Полное лишение наследства было возможно только в точно перечисленных случаях. Отказ в размере, меньшем, чем обязательная доля, вел к иску на ее пополнение. Важным считалось, чтобы прямой наследник получил определенную сумму наследства, но в каком качестве — назначенного наследника или легатария — это было безразлично. В древнем П. Германии завещание было действитель-но только в том случае, если на него выразили согласие ближайшие родственники; существование детей или их рождение после составления завещания делало последнее недействительным. Без согласия родственников можно было передавать имущество только кому-нибудь из наследников по крови. Позднее свобода распоряжения признается по отношению к имуществам благоприобретенным и прежде всего, движимым, родовые же подчиняются прежним правилам. Мало-помалу устанавливаются нормы, определяющие доли детей и ближайших наследников вообще, которые необходимо должны быть им уделены по завещанию, под страхом его недейетвительности. Круг лиц, уполномоченных на получение этих долей, и размер их точно определяются, однако, только в период рецепции римского П., когда получают применение, в большей части германской империи, римские постановления об обязательной доле, с некоторыми незначительными изменениями. Эти постановления входят и в современное германское П.; к ним примыкает и новое общегерманское уложение. Во Франции, в областях писанного права, с самого раннего времени применяются постановления римского П. об обязательной доле, часто смешиваемой здесь с Quarta Falcidia и называемой Falcide; лишь в некоторых местностях действовали до конца XVIII в. нормы, благоприятные свободе завещаний (Монпелье, Тулуза, Лимож). В известных случаях разрешается полное лишение наследства нисходящих (между прочим — в случае заключения брака без согласия родителей); наоборот, полное лишение наследства без основания могло повести к признанию завещания недействительным по решению суда. В областях обычного права вырабатывается отличный от римского порядок ограничения свободы завещаний; в интересах семьи определяются доли имущества, которыми завещатель не может располагать в пользу посторонних, а не обязательная доля, применительно к правам каждого наследника. В Нормандии часть, подлежащая свободному распоряжению (quotit é disponible), равнялась трети родовых и благоприобретенных недвижимостей, если завещатель не имел детей, и трети движимостей, если были дети; все остальное было обязательным достоянием наследников (r éserve des hé ritiers). В других провинциях разрешалось свободное распоряжение движимостью и благоприобретенным имуществом, но запрещалось, целиком или в определенном размере, распоряжение имениями родовыми. На r é serve имели П. нисходящие и боковые родственники. Другое ограничение состояло в том, что свободной частью дозволялось распорядиться только в пользу постороннего, а не с целью увеличить долю кого-либо из прямых наследников (так наз. égalité parfaite). Лишение наследства прежде совсем не допускалось, но мало-помалу начало входить в жизнь под римским влиянием и допускалось в установленных римским правом случаях, с прибавлением нового: заключение брака без согласия родителей. Его вновь вычеркивает Code civil. С XVI в. в области обычного П. проникают и римские нормы об обязательной доле, так или иначе комбинируясь в отдельных провинциях со старыми французскими обычаями. Code civil, примкнув в организации завещания к постановлениям обычного П., допустил некоторые их видоизменения в духе римского П. В России история ограничений свободы завещания остается еще не вполне выясненной. До половины XVII в. не встречается законного запрещения распоряжаться по завещанию даже родовыми имуществами; но это не значит, чтобы такие распоряжения были возможны. Дошедшие до нас духовные завещания древней Руси назначают обыкновенно наследниками родичей; когда же в XVII в. появляются попытки отчуждения родовых имуществ чужеродцам, тотчас издается запрещение делать это (указ 1679 г.). Купленные имущества, по-видимому, можно было завещать свободно. И до сих пор родовые имущества у нас завещать мимо прямых наследников, по общему правилу, нельзя; благоприобретенные не подлежат никаким ограничениям.

Наибольшая устойчивость воззрений в историческом развитии наследственного П. замечается во внешней организации наследования, непосредственно связанной с интересами общего гражданского оборота. В наследстве всегда были заинтересованы не только дети умершего, его родственники и соседи, но и кредиторы умершего. Первоначальное П., по-видимому, не знало иной ответственности по обязательствам, кроме личной; поэтому наследники вообще не обязывались платить долги (кроме детей, закабалявшихся обыкновенно вместе с отцом). Однако, такой порядок держался недолго: кредиторы нашли искусственное средство заставить наследников платить долги умершего: они налагали арест на труп умершего и не позволяли погребать его, пока долги не будут уплачены (см. Выкуп). Мало-помалу устанавливается правило об обязанности уплаты долгов теми, кто принял наследство. От боковых наследников римское П. стало требовать формального вступления в наследство (cretio), с обязательством уплаты долгов. В германском и русском П. ответственность за долги наследодателя вырабатывается менее точно и последовательно, но в конце концов определенно устанавливается. С течением времени интересы кредиторов начинают настолько преобладать, что создается специальное понятие наследствениого П., как универсального преемства прав и обязанностей умершего. В римском праве это понятие находит наиболее точное выражение. Вся масса имуществ, оставшаяся после умершего, рассматривалась как одно целое и являлась представительницей личности умершего в гражданском обороте. Со смертью лица имущественные его отношения к третьим лицам не прекращаются; они продолжают существовать, будучи приурочены к самому понятию наследства (hereditas jacens) или к личности наследника, который в обороте является только носителем личности наследодателя. "Римское наследование, — говорит Зом, — не есть ни наследование отдельных прав или долгов (сингулярная сукцессия), ни наследование единого имущества (универсальная сукцессия в более широком смысле слова); оно прежде и больше всего — наследование имущественно-юридической личности наследодателя. Наследник, для отношений частного П., имеет такое же значение, как если бы он был наследодателем. Наследодатель, для частного П., не умер; он живет в лице наследника. Римское частное П. сделало частно-правовую личность собственника-должника бессмертной". Хотя позднейшее римское П. смягчило строгость этой конструкции (см. Инвентарь), тем не менее, основной смысл ее остался, и она была реципирована законодательствами Зап. Европы.

Современная организация П. наследственного покоится целиком на указанных выше исторических основаниях. Наследование, — говорят сторонники этого права, — возникло раньше, чем теории, его оправдывающие или опровергающие. Оно всегда служило опорой семьи и собственности, Собственник, не могущий передать в законном или завещательном порядке свою вещь, становится временным ее владельцем и теряет стимулы к заботам о ней. Семейные связи становятся слабее, когда отец лишается возможности работать на детей, а в детях не возбуждается чувство благодарности за эти заботы. Опыт показывает, что пожизненные владельцы по большей части плохие хозяева, как и государство, к которому переходила бы собственность на имущества умерших в случае уничтожения или ограничения наследственного П. Изучив литературу, посвященную реформам в области наследственного П., составители общегерманского гражд. уложения нашли, что вопрос о необходимости преобразований в исторической организации наследственного П. еще недостаточно выяснен и путь, по которому нужно идти, еще не определен. В наследовании по закону они, поэтому, остались верными началу кровного родства и пошли в его поддержке даже дальше, чем другие западные кодексы, распространив П. наследования на всех без исключения родичей, без ограничения линий и степеней, на том основании, что другого базиса для определения порядка наследования, кроме кровной связи, в настоящее время не существует, — а так как одна и та же кровь течет в жилах всех родичей, без различия степеней, то нет основания исключать от наследства одних и давать его другим. Сознавая недостатки современной организации ограничений свободы завещаний, составители общегерманского уложения не решились ни провозгласить полную свободу завещаний, ни построить систему ограничений на иных началах, чем исторические. В общем, основы действующего да Западе и в России наследственного П. сводятся к следующему:

I. Порядок законного наследования будучи везде построен на начале кровного родства, как общей и принципиальной основе, в своих подробностях различен в разных законодательствах. Различие определяется главным образом способами счета родства, а также некоторыми специальными отступлениями от общего порядка, допущенными по тем или другим соображениям или удержавшимися в качестве исторических остатков старого поряд