Нравственное помешательство

Определение "Нравственное помешательство" в словаре Брокгауза и Ефрона

Нравственное помешательство (moral insanity) — выражение, введенное в психиатрию английским врачом Причардом (1835), настойчиво восставшим против взгляда, разделявшегося тогда врачами и юристами, будто помешательство имеется лишь там, где обнаруживается расстройство умственных способностей. Он доказывал возможность такого помешательства, при котором нет ни бреда, ни обманов чувств, ни помрачения сознания. Случаи, которые он приводил для доказательства своей точки зрения, по современным воззрениям принадлежат к весьма различным формам душевных болезней — к меланхолии, мании, круговому помешательству, пограничным состояниям между здоровьем и болезнью (чудачество, эксцентричность) — и характеризуются преимущественно изменениями настроения и темперамента при сохранности мышления. Еще до Причарда французские психиатры (Пинель, Эскироль) обратили внимание на подобного рода психические заболевания и выделили их под названиями "резонирующего помешательства", или "мании без бреда". В сущности, для той же группы душевных расстройств служил новый термин "Н. помешательство", предложенный Причардом; но этот термин уже с середины нашего столетия стал употребляться в ином, более ограниченном смысле. Теперь под выражением Н. помешательство разумеют состояние, характеризуемое недостаточным развитием или полным отсутствием Н. чувства в зависимости от болезненной психической организации. Идея о зависимости Н. тупости от болезни была высказана еще в начале нашего столетия. Но лишь знаменитый французский психиатр Морель, разработавший учение о наследственности и вырождении по отношению к душевным болезням, вместе с тем установил, как один из типов наследственного помешательства — Н. (folie morale). Уже при самом создании этого учения было обращено внимание на затруднение, представляемое им в судебно-медицинском отношении: спрашивается, чем отличаются от преступников "нравственно помешанные", если болезнь последних характеризуется по существу тем же притуплением или отсутствием Н. чувства, как и у преступников? Это затруднение далеко не разрешено и в настоящее время, но факт, что притупление Н. сферы может зависеть от болезни, твердо установлен и подтверждается в различных формах душевных и мозговых заболеваний. Известно, например, что мозговая болезнь, проявляющаяся в форме так наз. прогрессивного паралича помешанных, нередко начинается с перемены характера; при этом субъект, еще не обнаруживающий заметного ослабления умственных способностей или других признаков мозгового страдания, иногда представляет поразительное Н. падение, резкое изменение характера к худшему, циническое поведение, склонность к эксцессам, даже к уголовным преступлениям (подлоги, кражи, изнасилования и др.). Далее, при старческом слабоумии нередко наравне с ослаблением интеллекта, и даже еще раньше, чем это ослабление становится заметным для всех, наступает Н. падение. Эпилептики и истерические больные, в значительном числе случаев, независимо от других проявлений своей болезни по отношению к нервной системе и психической сфере, отличаются резко выраженными свойствами характера, сводящимися к притуплению и извращению Н. чувств. Точно так же алкоголизм и морфинизм производят изменения характера в смысле Н. тупости. Родство этих состояний с Н. помешательством заключается в том, что здесь Н. падение, потеря Н. чувств так же зависит от болезни. И преступления, совершаемые такими больными, во многих случаях по своему психологическому механизму отличаются от преступлений таких помешанных, которые действуют под влиянием обманов чувств, помрачения сознания, болезненных импульсов и т. д.; в то время как деяния последних носят на себе отпечаток бреда, отсутствия мотивов и целесообразности, первые совершаются под влиянием таких же страстей, как у недушевнобольных, действующих под влиянием мести, корыстолюбия и т. д., когда они не сдерживаются нравственными принципами. Тем не менее такие субъекты не должны считаться ответственными за свои поступки, так как они страдают душевным расстройством, помимо своего нравственного дефекта.

Кроме того наблюдению представляются такие случаи, где нравственный дефект составляет единственное заметное проявление психической аномалии, большей частью врожденной. Такие субъекты уже с раннего детства поражают отсутствием привязанности к родителям, неисправимым упрямством и склонностью к грубым и опасным выходкам по отношению к домашним и к прислуге. Уговоры и увещания на них не действуют, наказания еще более озлобляют, но ничуть не исправляют. Подвергшись побоям за какой-нибудь проступок, они угрожают воспитателю, бросаются на него с ножом, грозят поджечь дом или зарезаться. Раскаяние им недоступно. Будучи уличены в какой-нибудь недозволительной выходке, они отстаивают свою невиновность самой бесстыдной ложью. Особенную радость им доставляет возможность испортить удовольствие другому или мучение домашних животных. В школе прилежание и усидчивый труд им не свойственны, и они дерзко нарушают школьные порядки, обманывают учителей и домашних; их приходится переводить из одной школы в другую. При наступлении половой зрелости они удовлетворяют своим инстинктам самым циническим образом, рано попадают в грязную обстановку, не останавливаются перед изнасилованием. Обкрадывают своих родителей. Родные долго мучаются с ними, наконец, бросают их на произвол судьбы, или же они сами уходят из дома, не вынося регулярной жизни, становятся бродягами или привычными преступниками; субъекты женского пола легко увлекаются на путь проституции. Если благоприятные обстоятельства позволяют таким лицам получить кое-какое воспитание и образование, то им иногда удается занять положение в обществе, но их деятельность проникнута антисоциальными инстинктами, в их семейной и общественной жизни замечается беспорядочность и черствый эгоизм. Интеллектуальная сфера субъектов, одержимых Н. помешательством, также не свободна от поражений. Нередко нравственный дефект сочетан с врожденным тупоумием, но и в тех случаях, когда, по-видимому, не имеется недоразвития умственных способностей, последние представляются не вполне нормальными. У этих Н.-помешанных, несмотря даже на значительную дозу хитрости, замечается ограниченность умственного кругозора, неспособность усваивать отвлеченные понятия, известная непоследовательность мышления. Далее, у них наблюдается затруднение в воспроизведении представлений, и потому лживость этих субъектов в рассказах об их прошлом, об их приключениях, в значительной степени не зависит от их воли. В преобладающем числе случаев субъекты, одержимые Н. помешательством, обнаруживают известные физические признаки антропологического вырождения в виде асимметрии черепа и лица, неправильного образования зубов, ушей и т. п. Они чаще всего принадлежат к семьям, подверженным вырождению (см. Вырождение) или обнаруживающим наследственное предрасположение к душевным и нервным расстройствам. Однако, бывают также случаи Н. помешательства в таких семьях, в которых нет никаких указаний на неблагоприятную наследственность, подобно тому, как в таких семьях иногда рождаются идиоты. Надо думать, что некоторые недоступные пока нашей оценке условия зачатия имеют здесь значение. Нетрезвость одного из родителей при этом акте может составлять причинный момент для психопатической конституции или идиотизма потомства; весьма вероятно, что и Н. помешательство иногда зависит от такой же причины.

Классу привычных или врожденных преступников в больших размерах свойственны такие же условия наследственности и такие же физические признаки вырождения. Это признается не только отдельной школой криминальной антропологии, во главе которой стоит Ломброзо и по учению которой существует даже особый "антропологический тип" врожденного преступника, но и противниками этого учения. Важно то обстоятельство, что привычные преступники обнаруживают потерю или притупление Н. чувств; иначе их преступная деятельность была бы немыслима. По наблюдениям тюремного врача Бэра, противника учения о преступном типе, раскаяние и угрызения совести у преступников составляют редкость, и молодые убийцы часто представляются настоящими чудовищами в смысле бессердечности и отсутствия сострадания и совести. Ввиду таких фактов нельзя отрицать известной доли справедливости за такой точкой зрения, которая совершенно отвергает Н. помешательство, как душевную болезнь и которая не признает невменяемости субъектов, одержимых исключительно Н. дефектом при сохранности умственных способностей. Даже психиатры, как Маудсли, причисляющие Н. помешательство к душевным болезням, принимают, что эта категория душевнобольных не должна быть изъята от всякой ответственности во всех случаях, и что наказание здесь нередко уместно и полезно. Крафт-Эбинг признает вопрос об уголовной ответственности при Н. помешательстве открытым и допускает смешанные формы простой преступности (вследствие воспитательных влияний) и Н. помешательства (вследствие болезненной организации мозга), когда решение вопроса о вменяемости за преступление может быть весьма затруднительно. Из сказанного явствует, что Н. помешательство занимает совершенно своеобразное положение среди душевных болезней. Ввиду того, что патологический дефект Н. чувства сам по себе, без других признаков психического заболевания или недоразвития, не может составлять болезнь, возникло даже предложение совершенно отказаться от термина "Н. помешательство". Но устранение термина не облегчило бы выход из затруднительного положения, создаваемого вопросом о той черте, которая отделяет обычную преступность от болезненной потери Н. чувств. Во всяком случае, никогда нельзя удовлетворяться немотивированным диагнозом Н. помешательства для того, чтобы данный субъект был зачислен в душевнобольные и признан невменяемым. Подобное мнение может быть убедительным лишь тогда, когда анализ личности указывает на ненормальную психическую организацию.

Литература. Кроме руководств по душевным болезням (Morel, Krafft-Ebing, Sch ü le, Корсаков и др.), ср. Garofalo, "La criminologie" (П., 1888); Maudsley, "Ответственность при душевных болезнях" (русский перевод 1875); Baer, "Der Verbrecher in anthropologischer Beziehung" (Лпц., 1893); П. Розенбах, "Учение о Н. помешательстве" (СПб., 1893).

П. Розенбах.