Монашество

Определение "Монашество" в словаре Брокгауза и Ефрона

Монашество (монахи, монастыри — от греческих сл. μόνος — один, одинокий, μονάζειν — быть одному, жить уединенно, μοναχός, μοναστής — живущий уединенно, μοναστήριον — уединенное жилище) — значит первоначально уединенное, одинокое житье. Это название применяется, однако, к жизни не только отдельных лиц, но еще более обществ, обрекающих себя на безбрачие и отречение от всех благ мира, подчиняющихся обыкновенно определенному уставу и имеющих своей целью служение идеалам, достижимым лишь путем самоотречения и удаления от мира. Идея такого обособления, осуществляемого в тех или иных формах, встречается и в религиях Востока (в брахманизме, буддизме, еврействе, египетском культе Сераписа), и в греческой философии александрийской эпохи; но она получила особое значение и достигла исключительного развития в христианстве. Как учреждение, созданное с определенной сознательной целью и имеющее приспособленную к этой цели организацию, христианское М. появляется лишь в IV в., но развитие его идеи с первых же времен христианства шло непрерывно; с ранних пор возникали и отдельные попытки ее осуществления, на которые имеются, впрочем, лишь не совсем ясные указания. С первых же времен христианства отдельные лица, по указанию Евангелия и по примеру апостольскому, в бедности и отречении от благ мира посвящали себя исключительно проповеди слова Божия; другие, отрекаясь от брака и имущества, посвящали себя служению бедным и нуждающимся в помощи членам христианских общин. Идея воздержания и отречения с распространением христианства испытала на себе новые влияния. Во-первых, аскетические еврейские секты (ессеи, терапевты), давшие, вероятно, очень много последователей христианства и, может быть, даже совершенно поглощенные им, должны были содействовать созданию стремления к уединенной, аскетической, созерцательной жизни. Во-вторых, соприкосновение христианства с греко-римским миром вызывало потребность все резче и резче отрицать основные черты этого мира, как царства греха и дьявола, все резче подчеркивать разницу жизни "по плоти" и жизни "по духу", указывать, что "помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир"), что "плотские помышления суть вражда против Бога" и "живущие по плоти Богу угодить не могут" (Римл., VIII, 6, 7—8) и призывать к "умерщвлению духом дел плотских" (ibid., 13). Наряду с этим сравнительно рано было сформулировано мнение, что в Евангелии даны два образца жизни и святости: один — обязательный для всех, другой — добровольный, предлагаемый стремящимся к высшей святости (мнение, резко отрицаемое протестантством). Далее оказывали влияние идеи александрийских неоплатоников об очищении духа воздержанием от телесных наслаждений и в особенности идеи гностиков. Привлеченные к христианству высотой евангельского учения и чистотой жизни христиан первых веков, гностики внесли в теоретическое объяснение сущности новой религии чуждые ей черты своего учения: они резко противопоставили Богу, творцу духов, мир материи, мир чувственной ограниченности и конечности, мир зла; они учили, что человеческий дух есть искра Божия, плененная враждебным ей плотским началом, миром чувственного, что спасение наше через Христа есть освобождение духа от телесности, восстановление чистой духовности нашего существа; отсюда — высшей целью человеческих стремлений должно быть полное обуздание плоти, полное отречение от злого начала, воссоединение с первоисточником духа, божеством. Эти дуалистические воззрения древнего гностицизма, а впоследствии монтанизма и особенно манихейства были отвергнуты церковью, но выдвинутый ими аскетический идеал полного отречения от царства материи как царства зла отразился до известной степени на развитии идеи христианского аскетизма. В Египте, наконец, существовало отшельничество приверженцев культа Сераписа, по внешним формам имевшее нечто общее с христианским. Наряду с развитием идеи М. шли попытки обособления от мира и всецелого посвящения себя служению Богу. Уже в кн. Деяний (IX, 36—41) и в I послании к Тимофею (V, 3—16) есть указания на "вдовиц", посвящающих себя молитвам и христианской благотворительности; можно предполагать, что это был особый класс женщин, живших общей жизнью в обособлении от мира, причем название "вдовиц" можно и не понимать буквально ввиду упоминания в краткой редакции послания Игнатия к смирнцам "девушек, называемых вдовами" (τάς παρθένους τάς λεγομένας χηρας). В IV в. вследствие широкого распространения христианства большинство верующих не отличалось уже той высоконравственной жизнью, какую вели первые христиане; даже церковная иерархия, постоянно соприкасаясь со светским полуязыческим обществом и невольно заимствуя некоторые формы его организации, постепенно "обмирщилась". Не находя удовлетворения среди христианского общества — и вместе с тем не отрицая его, как это делали аскеты-еретики, приверженцы монтанизма, — особенно ревностные христиане стали обособляться от него. Сначала стремившиеся к такому обособлению оставались в населенных местах, даже в семье, порывая лишь все сношения с окружающими и поселяясь иногда в кельях около церкви, в которую ходили молиться (эта древняя форма М. надолго сохранилась в Греции, а затем перешла и в Россию, отчего у нас церковную ограду и до сих пор иногда называют "монастырем"). Позже они начали удаляться в пустынные, безлюдные места. Особенно должно было усилиться бегство от мира тогда, когда готовы были рухнуть самые мощные силы этого мира — Римская империя и греко-римская культура. В Египте уже в IV в. возникло М. в виде особого учреждения, созданного ради ясно сознанной цели. Наряду с отшельничеством, анахоретством — единожитием в тесном смысле — слагалось и "общее житие", М. киновитное. Одни находили, что мир есть царство гибели, от которого надлежит совершенно отречься; другие полагали, что мир, лежащий во зле, должен быть покорен для Бога влиянием М. Первый взгляд есть взгляд древнейшего М., сохранившийся в наибольшей чистоте в восточном, православном М.; второе воззрение пыталось осуществить на практике главным образом западное, католическое М.

Монашество до перехода его на Запад. Традиция, сохраненная главным образом у бл. Иеронима, Афанасия Александрийского, Руфина, Палладия и Созомена, сообщает о начале М. в форме полного обособления от мира следующее. Во время гонения на христиан имп. Декия (249—250), Павел (см.), уроженец Нижней Фиваиды, бежал в пустыню и скрылся в потайной пещере, где и прожил до глубокой старости. Здесь, накануне его смерти, его посетил знаменитый отшельник Антоний (см.). Слава Антония, приобретенная слишком полувековым подвижничеством, привлекала к нему как временных посетителей, так и постоянных подражателей и учеников, отшельнические кельи которых наполнили пустыню. Около того же времени в Сирии и Палестине отшельническая жизнь развилась под влиянием Илариона, спасавшегося в пустыни близ г. Газы. Основателем другой формы М., общежительной, или киновитной, считается Пахомий Великий (см.). В Верхнем Египте, к С. от Фив, в Табенне, из разрозненно подвизавшихся отшельников возникло (ок. 340 г.) общежитие по уставу Пахомия, являющемуся древнейшим писанным уставом монашеской жизни и быстро распространившемуся в христианском мире. Устав этот дошел до нас в разных редакциях, из которых, вероятно, самой близкой к первоначальной форме является переданная Палладием (в его соч. "ή πρός Λαΰσον ίστορία ", 38; см. Migne, "Patrol. curs. compl.", ser. gr. XXXIV), а более пространная сохранилась в латинском переводе, приписываемом Иepoниму (у Holsten'a, "Codex regularum", I, 26—36). Киновитное М. сложилось в следующих чертах. Монахи поселялись по отдельным кельям (у Пахомия — по три в келье, в других обителях Египта — по два, а в Сирии по одному); известное количество таких келий составляло лавру (λαΰρα); в каждой лавре было общее место для трапезы и для иных собрании всех монахов. Иногда монахи поселялись в одном здании и составляли монастырь или общежитие в более тесном смысле слова. Работы распределялись между монахами сообразно с силами каждого; они состояли сначала в обработке земли для собственных потребностей, в плетении циновок и корзинок из нильского тростника; затем стали развиваться ремесла кузнечное, лодочное, ткаческое, кожевенное и т. п.; излишки производства должны были раздаваться бедным (на практике это не всегда соблюдалось и в противность уставу у монахов иногда являлась таким образом частная собственность). Одежда была у всех монахов одинаковая и состояла из коловия, или левитона, т. е. длинной льняной (или шерстяной) рубашки, аналава, или шерстяной перевязи под мышками, кожаного пояса, милоти, т. е. верхней накидки из белой козьей или овечьей шкуры, кукуля, или шапочки конической формы, и мафория — покрова на шапочку, вроде капюшона или башлыка; ни за трапезой, ни в постели не разрешалось снимать милоти и пояса, с которыми монахи расставались лишь по субботам и воскресеньям, когда собирались для совершения евхаристии. Кроме этих собраний, они ежедневно по два раза сходились для совместной молитвы и для трапезы, за которой должны были так надевать свой капюшон, чтобы не видеть соседей; во время трапезы происходило чтение Библии или назидательных произведений. Никогда один монах не должен был приближаться к другому ближе, как на локоть; спать каждый должен был в отдельном, тесном, запертом помещении; сношения с остальным миром почти не существовали; поддерживать родственные связи считалось грехом. Пища монахов была самая простая: хлеб, вода, кушанья из зелени или бобов ("вариво с зелием" и "сочиво", по терминологии славянских уставов); приправу составляли соль и оливковое ("деревянное") масло. Целый ряд предписаний предостерегает монахов против насмешек, празднословия, лжи, обмана. За нарушение этих предписаний налагаются суровые наказания; в числе которых в уставе Пахомия — за воровство, бегство и ссоры — существуют и телесные наказания (Reg. Pach., 87, 121), не сохраненные позднейшими уставами; это объясняется, по-видимому, тем, что в Пахомиеву обитель поступали главным образом люди из низших слоев египетского населения, искавшие в М. освобождения от тягостных условий своей жизни. Вступлению в монастырь предшествовал трехлетний строгий искус. Монахи, жившие вокруг Табенны, составляли несколько монастырей, для которых монастырь Табеннский был главным; во главе каждого монастыря стоял особый начальник — игумен, который, в свою очередь, подчинялся начальнику главного монастыря (игумен, наблюдающий, кроме своего, за другими монастырями, получил впоследствии название архимандрита; на Западе ему соответств. назв. superior). Заведование доходами и расходами монастыря лежало на экономе, который также подчинялся эконому Табенны. Впоследствии к этим чинам монастырского управления присоединились еще многие другие, для надзора за монахами, для заведования церковью и богослужением, для ведения хозяйства. На все должности назначал игумен, а сам он выбирался братиею. Первоначально у монастырей не было определенных отношений к церковной иерархии; монахи не получали священнослужительских чинов и для совершения богослужения приглашали посторонних священников; затем стали ставить из числа лучших монахов священников для богослужения исключительно в монастыре, а не для мирян; лишь в очень позднее время сложился существующий ныне в русской церкви обычай возводить почти всех грамотных монахов по выслуге лет в сан иеродиакона или иеромонаха. По правилам 4 всел. собора монахи были причислены к клиру и подчинены ведению епархиальных архиереев. Среди мужских монастырей Табенны по инициативе Пахомия его сестрой был основан женский монастырь, организованный почти на тех же началах, как и мужские, и подчиненный наравне с ними игумену главной Табеннской обители. Такое основание женских монастырей вместе с мужскими, допущенное и Василием Вел., построившим в Понте свой мужской монастырь рядом с женским своих матери и сестры, повело к возникновению так наз. двойных монастырей, где в двух близко друг от друга расположенных зданиях или даже в двух половинах одного и того же здания жили монахи и монахини. Подобные монастыри часто вызывали соблазн и в позднейшее время после целого ряда предписаний светской и духовной власти были уничтожены. По известиям церковных историков IV—V вв., успех устава Пахомия был так велик, что еще до его смерти в Табенне и ее окрестностях собралось около 7000 монахов. Аммон ввел его в Нитрийской пустыне (к З. от южной части Нильской дельты), где скоро собралось также несколько тысяч монахов; Иларион — среди сирийских и палестинских отшельников, Евстафий Севастийский — в Армении, Афанасий Александрийский — в Италии, откуда устав распространился по всей западной Европе, видоизменяемый различными организаторами М., пока не был вытеснен уставом Бенедикта, на Западе долго сохранявшим исключительное преобладание (см. ниже). На Востоке место Пахомиева устава и других, находившихся в местном употреблении (напр. уставов Пафнутия, Серапиона и др.), было занято уставом Василия Вел., который ввел сначала в Каппадокии и Понте Пахомиев устав, но потом заменил его своим, сохранившим многие черты Пахомиева. Устав этот в двух редакциях (δροι κατά Πλάτος — пространные правила и δ. κ. επτομήν — правила в сокращении), вместе с "подвижническими заповедями" (ασκητικαί διατάξεις; см. Migne, "Patr. curs. compl.", s. gr., XXXI; есть рус. пер., изданный Моск. духовной акд.), подробнее развивает начала киновии, смягчая суровость Пахомиева устава. Все последующие восточные уставы (из них наиболее знаменитые — Саввы Освященного, Феодора Студита и афонский, или "Святыя Горы", ведущий свое начало от преп. Афанасия) в существенном повторяли уставы Пахомия и Василия. Но киновитная форма в духе Василия Вел. удовлетворяла не всех; для строгих аскетов казалось необходимым более крайнее, так сказать, абсолютное отречение от мира. Поэтому не только продолжалось прежнее отшельничество (в IV в. — Аммон, Арсений, Макарий Египетский и мн. др.), но и создавались новые крайние формы аскетического самоотречения: затворничество, при котором отшельник не выходил из своей кельи в течение многих лет и даже иногда десятков лет, не видя людей и лишь через оконце затвора беседуя с ними и получая все нужное; молчальничество (см. Молчальники), также в течение многих лет столпничество (см.), создателем которого был Симеон Столпиник, затворившийся в "столпе", т. е. небольшой башне с помостом наверху, где он постоянно стоял, невзирая ни на какие перемены погоды. Далее существовали уродливые формы подвижничества, порицавшиеся церковью; они превращали подвижничество в профессию или прикрывали полное одичание и необузданность. Последними свойствами отличались дикие толпы так называемые сараваитов, гировагов, ремоботов, циркумцеллионов, уже в IV веке поражавшие своими неистовствами. К профессиональным аскетам, по-видимому, относятся неизвестно когда возникшие, перечисляемые у знаменитого Евстафия Солунского (Migne, "Patr. curs. compl.", s. gr., CXXXVI, 241, cл.) γυμνηται, т. е. ходившие нагими, χαμαειΰναι — спавшие на земле, ανιπτόποδες — не моющие ног, ρύπωνες — имеющие грязь по всему телу, οί των τριχων ανεπίστροφοι — никогда не стригшие волос и т. п. Вкрадывались искажения и в киновитное М.: стали возникать так наз. особножитные монастыри (μόναστήριον ιδιόρυθμον), где каждый, живя в особой келье, сохранял права частной собственности и устраивал свою материальную обстановку по собственному усмотрению. Ряды М. стали часто пополняться насильственно постриженными, подчас весьма влиятельными в светском обществе лицами, которых византийские императоры почему-либо считали опасными и находили нужным удалить из мира. Светская власть постоянно вмешивалась в церковные вопросы, церковная иерархия вмешивалась в политику; обе вызывали монахов на содействие или оппозицию, вследствие чего М. стало принимать большое участие в общественной жизни. Идеал М. оставался, однако, неприкосновенным; восточное М., не имело, так сказать, исторического развития.

Западное монашество. Афанасию Александрийскому, который был в Риме в 340 г., Запад обязан знакомством с подвигами Антония и с уставом Пахомия. М. с тех пор не только утвердилось в Риме, но стало распространяться по всей Италии (на севере, главным образом, благодаря деятельности Евсевия Верцелльского и сочувствию Амвросия Медиоланского). Вслед за уставом Пахомия проник на Запад и устав Василия Великого, скоро переведенный на латинский язык и распространившийся главным образом в Южной Италии. Способствовала развитию М. и деятельность блаж. Иеронима (см.). Самая видная роль в истории М. в конце IV и в V в. принадлежит Мартину Турскому (см.), блаж. Августину (см.) и Иоанну Кассиану (см.). Августин в сочинении "De opere monachorum" настаивал на необходимости для монахов тяжелого физического труда как средства для борьбы с пороками. Священники в Гиппоне жили в доме своего епископа, разделяли с ним трапезу и следовали во многих отношениях правилам киновитного М., не надевая, однако, монашеского платья и не принимая монашеских обетов. Большое значение для западного М. приобрели сочинения Иоанна Кассиана: "De institutione coenobiorum" — трактат о монашеской жизни, почти устав, составленный, главным образом, по Макарию Египетскому, и "Collationes patrum", излагающие учение пустынников Макаровой пустыни; последнее сочинение рекомендовалось вниманию монахов всеми выдающимися организаторами западного М. до Лойолы включительно. В IV в. М. проникло в Испанию и на Британские о-ва. На Западе М. рано вызвало значительную оппозицию, чего почти вовсе не было на Востоке. Оппозиция эта направлялась не только против крайностей аскетизма (в этом отношении характерны постановления Гангрского собора, около 363 г.); она шла и против самого учреждения, против принятого понимания роли М., как мы это видим у Вигиланция (см.) и Иовиниана (см.). Последний, сам всю жизнь остававшийся монахом, утверждал, что пост, безбрачие, аскетизм сами по себе не составляют особенной заслуги; все это — только средства для поддержания христианского настроения и христианской жизни, которая, однако, может быть совершенно так же чиста и при иных условиях; с другой стороны, аскеты нередко впадают в гордость и даже в манихейство. Восприняв и развивая воззрения блаж. Августина, западная церковь считала себя носительницей справедливости и добра, "царством Божиим" на земле, и высшую свою цель видела не в отречении от мира, а в его спасении. Аскетическое подвижничество вне церковной опеки представлялось для западной церкви сомнительным уже в V веке. На Западе поэтому М. не могло остаться на том пути, на каком стояло древнее М. и следовавшее за ним восточное. Не отрекаясь от идеалов аскетизма и созерцательной жизни, западное М. должно было тесно сблизиться с церковью, принять участие в осуществлении ее задачи — в водворении "царства Божия" на земле. Формы осуществления этой задачи изменялись с изменением исторических условий; сообразно с этим видоизменялась организация и формы деятельности западного монашества, постоянно служившего для церкви источником свежих сил, орудием обновления и преобразования. Западное М. почти совершенно утратило пассивный, созерцательный характер, стало деятельным, приобрело практические задачи, пережило длинную историю, какой не было у восточного М. Первый шаг развития в новом направлении был сделан в VI в. благодаря реформе Бенедикта Нурсийского (см.). Его устав, имеющий очень много общего с уставами Пахомия и Василия, точно установляет устройство монастырского общежития и, сверх трех обычных обетов — нестяжания, целомудрия и повиновения, требует еще обета "постоянства", обязывающего монахов к пожизненному пребыванию не только в их звании, но и в том монастыре, куда они вступили послушниками (за исключением отлучек, разрешенных монастырским начальством). Гибкость и практичность устава Бенедикта сказывается в тех главах, где дело идет о работе, пище, одежде; здесь предусматривается возможное разнообразие возрастов, физических сил, климатических условий. Постановления о занятиях монахов отводят значительное место физическому труду и чтению. Это привело к последствиям громадной важности, проложив путь к научной деятельности монахов. Поставленные уставом в условия жизни не более суровые, чем те, в каких жили низшие слои населения Италии в VI в., проникнутые уважением к мирному труду, одинаково презираемому и уцелевшими представителями римской цивилизации, считавшими труд рабским делом, и германскими завоевателями, выше всего ставившими войну, сохранившие остатки римской образованности в период полного ее упадка бенедиктинцы (см.) скоро стали на Западе могучей цивилизующей силой. Распространившись из Италии в Сицилию, во Францию, в Испанию, бенедиктинский орден особенно широко развернул свою деятельность с конца VI в., когда его силами воспользовался Папа Григорий I, запретивший допущение в монастыри в возрасте моложе 18 лет, установивший строгие наказания за оставление монастыря и (на Латеранском соборе 601 г.) совершенное изъявший монастыри из юрисдикции епископов (вопреки постановлению Халкидонского собора). От епископов требовалось теперь только согласие при основании новых монастырей в их епархиях (это постановление часто нарушалось). Под покровительством пап бенедиктинцы проникли и в Германию, всюду являясь не только христианскими миссионерами, но и насадителями культуры. Деятельность Бенедикта имела большое значение и для развития женских монастырей; его уставом, впервые примененным к женскому общежитию сестрой Бенедикта, стало пользоваться множество женских монастырей. Союз папства с М. значительно усилил влияние пап, особенно в Англии. Монастыри, распространившиеся вслед за Ирландией в Шотландии (где насадителем М. был Ниниан в конце IV и начале V в.) и в Валлисе (где главное влияние приписывается Герману, еп. Оксеррскому, и Лупу, еп. г. Труа), приобрели большое значение и создали в М. самостоятельное течение: устав Колумбы (см.) допускал чтение не только Библии, но и других, даже светских книг; монахи здесь раньше, чем где бы то ни было, собирали библиотеки и создали искусство художественной переписки манускриптов. Своеобразную черту организации, установленной Колумбой, представляло то, что аббат был выше епископа, не имевшего территориальной юрисдикции, так как первоначальной территориальной единицей в кельтской церкви был монастырь, а не епархия. Среди миссионеров, направившихся из кельтских м-рей в Европу, особенно замечателен Колумбан (см.), автор устава несколько более сурового, нежели бенедиктинский, и долго соперничавшего с последним. Самые замечательные представители англ. М. в VIII в., Бонифаций (см.) и Алькуин (см.), были ревностными проводниками римских идей. С своей стороны папство поддерживало главным образом выросший на итал. почве бенедиктинский устав, который вытеснил постепенно в Европе все другие (всего позже — в Англии, где его в X в. ввел Дунстан). Работа на пользу цивилизации и римской церкви в VII—VIII вв., отвлекая монахов все далее и далее от первоначальных идеалов, приводила к постепенному их "обмирщению". Благодаря благочестивым жертвователям в руках церкви и монахов скоплялись громадные зем. владения и другие богатства, от которых М. не отказывалось, утверждая, что обет нестяжания запрещает только частную собственность. Эти богатства привлекали в ряды черного духовенства, и без того стоявшего на очень низком нравственном уровне, людей, руководившихся исключительно корыстными побуждениями. В иных случаях светские землевладельцы создавали чисто фиктивные монастыри ради изъятия причисляемых к таким монастырям земель от повинностей, лежавших на светских землях, при чем или принимали к себе монахов, изгнанных из монастырей, или даже заставляли постригаться держателей своих земель (такие явления указаны в письмах Беды); в других случаях государи отдавали аббатства в бенефиции (см.) светским людям, и духовные владения оказывались в полном распоряжения людей, часто отличавшихся привычками и вкусами полудиких воинов-германцев (так было, например, при Карле Мартелле; см.). Господство таких людей, иногда номинально становившихся аббатами, как и существование фиктивных монастырей вело к полному пренебрежению дисциплиной и уставами. Уже в VIII веке были сделаны попытки исправить зло. Бенедикт Аньянский (см.) решил устроить монашескую жизнь на началах более строгих и осуществил свое намерение в монастыре в Аньяне, где собралось до 1000 монахов и возникла обширная библиотека. Переселившись по настоянию императора Людовика Благочестивого в устроенное для него аббатство близ Ахена, Бенедикт сделался как бы главным начальником или наблюдателем всех бенедиктинских монастырей. На Ахенском соборе он добился утверждения правил для управления монастырями, которые отличались, однако, такою суровостью, что через несколько десятков лет совершенно перестали применяться. При последних Каролингах пришла в упадок и предпринятая Карлом Великим организация при монастырях не только элементарных, но и высших школ, из которых реймсская, санкт-галленская, фульдская пользовались, хотя и недолго, почетной известностью. Реформы VIII—IX вв. не принесли, таким образом, прочных результатов, и в IX—Х вв. М. находилось в самом печальном положении. Распространение христианства в Скандинавии Анскаром (питомцем Корбийского м-ря в Пикардии) в IX в. представляет единичный факт в эту эпоху, когда среди набегов норманнов, венгров и сарацин разрушались монастыри, монахи покидали свое звание, а в уцелевших монастырях уставы и соборные постановления находились в полном пренебрежении: женатые, занятые войной и охотой аббаты распоряжались монастырями и мужскими, и женскими, или же их подчиняли себе (не смотря на постановления Латеранского собора) совершенно "обмирщенные" епископы. Во главе нового преобразовательного движения стало Клюнийское аббатство (см.). Первый его аббат, Бернон, начал выработку нового устава, воспроизводившего бенедиктинский, лишь с более строгими постановлениями относительно некоторых частностей (поста, молчания) и с особенной заботой о торжественности и благолепии богослужения. При преемниках Бернона Клюни создало первую так наз. конгрегацию, т. е. соединение большого количества монастырей, державшихся клюнийского устава, под наблюдением настоятеля старшей обители, созывавшего для совещаний других аббатов. В XI и ХII вв. не только почти все монастыри Франции и Бургундии находились, таким образом, под наблюдением Клюнийского аббатства, но и в Италии, Испании, Англии и Палестине были монастыри, основанные клюнийцами и подчиненные их главной обители. По образцу этой конгрегации стали скоро возникать и другие — в Италии, Испании, Германии. Из среды клюнийцев вышла и грандиозная реформа белого духовенства, связанная с именем знаменитого клюнийца Гильдебранда (Папы Григория VII, см.). Стремясь очистить и возвысить церковь, реформа, в сущности, признавала для нее обязательным тот идеал, к которому до тех пор стремилось только М. Больше чем когда-либо М. вследствие этого должно было принять участие в осуществлении задачи церкви "победить мир"; оно окончательно стало на службу церкви или, вернее, ее главе — Папе. Общее возрождение церкви в двух направлениях оказало сильное влияние и на развитие М.: с одной стороны, оно обновило и усилило М. прежнего направления, способствовало возникновению новых орденов, из которых многие проявили усиленное стремление к аскетизму (в связи с паломничеством в Святую Землю получила распространение мало известная до того времени форма подвижничества — подражание страданиям Христовым); с другой — в связи с крестовыми походами наметились новые формы служения Богу, не созерцательного, а чисто активного характера. Наряду с многочисленными орденами прежнего направления, в XI—XIII вв. возникают ордена госпитальеров ("странноприимные"), рыцарские ордена и женские м-ри, посвящающие себя всецело уходу за ранеными и больными и т. п. Делам милосердия. К орденам первого направления, возникшим в эту эпоху, относятся: 1) итальянский орден камальдулов (см.), 2) орден Валломброза (см.), впервые введший степень так называемых "бельцов" (fr è re lai, Laienbruder, lay-brother), получивших впоследствии большое распространение в западном М.; это — низший разряд обитателей м-ря, от которого не требуется участия в церковной службе или монашеском чтении и который, таким образом, доступен людям совершенно непросвещенным; на этом разряде лежит в м-ре наиболее грубая и тяжелая работа: 3) орден Граммон, основанный в 1074 г. близ Лиможа Стефаном Тигернским, который стремился организовать общежитие как можно ближе к Евангелию; 4) орден картезианцев (см.); 5) орден Фонтевро (см.), основанный около 1100 г. для каноников и канонисс; 6) орден цистерцианцев (см.), или белых монахов, как их называл народ, — самый замечательный орден этой эпохи после клюнийского; основанный в 1098 г., он получил особенное значение в эпоху знаменитого Бернарда Клервоского (см.). Данная последним так назыв. Charta charitatis послужила образцом для позднейших орденов. Все обители ордена составляли правильно устроенную конгрегацию, управление которой принадлежало "генеральному капитулу", состоявшему из аббатов всех цистерцианских обителей. Суровый аскетический характер ордена отразился даже и на церковном богослужении: облачение из холста или других грубых тканей, подсвечники и кадильницы из железа или меди, почти полное отсутствие драгоценной утвари (кроме чаши), цветных оконных стекол, образов и живописи, несколько простых деревянных крестов — такова обстановка цистерцианского богослужения, представлявшая резкий контраст с церковными порядками черных монахов (как звали бенедиктинцев вообще и в частности в эту эпоху клюнийцев). Громадное могущество, приобретенное орденом, вело к его обогащению и подготовляло его упадок, внося порчу и нравы и образ жизни монахов, вследствие чего в среде ордена постоянно возникали попытки его реформирования, в большинстве случаев неудачные; 7) орден премонстрантов (см.), основанный в 1120 г.: 8) орден кармелитов (см.). К этой же эпохе расцвета М. относятся менее значительные ордена — траппистов (см.), гильбертинцев (основанный в 1148 г. в Англии и допускавший двойные м-ри), бегинок (см.), гумилиатов (см.). — Ордена второго направления: 1) орден госпитальеров св. Антония, основанный в 1095 г. в Дофинэ рыцарем Гастоном, посвящавший себя заботам о больных; основную идею их организации усвоил себе 2) орден иерусалимских госпитальеров св. Иоанна, или иоаннитов (см.), 3) французский рыцарский орден тамплиеров (см.), или храмовников, 4) немецкий орден тевтонских рыцарей (см.). Последние три ордена — как и испанские рыцарские ордена Алькантара (осн. в 1156 г.), Калатрава (осн. в 1158 г. Санхо III Кастильским), Сант-Яго (осн. в 1170 г. Фердинандом II, королем Леона) и португальский св. Беннета (осн. в 116 2 г. королем Альфонсом I), учрежденные для борьбы с маврами и имевшие только местное значение, — представляли собой систематическое, освященное церковью соединение элементов военного и религиозного. Вместе с орденами госпитальеров Св. Духа (осн. в Монпелье) и тринитариев (осн. в 1197 г. парижским богословом Жаном де Мата и Феликсом де Валуа), а также женскими общинами, предназначенными для деятельности в странноприимных домах, лазаретах и т. п. учреждениях, принадлежавших орденам, они имели определенные практические цели (борьба с неверными, выкуп из плена и т. п.). Долее других оставались верными первоначальной задаче иоанниты под именем родосских и мальтийских рыцарей (см. Мальтийский орден). Другие рыцарские ордена или совершенно утратили свое значение (как это случилось после уничтожения владычества мавров на Пиренейском полуострове с тамошними еще существующими по имени орденами), или приобрели характер, совершенно несоответственный их первоначальному назначению (как это было с тамплиерами, представлявшими в последнее время своего существования нечто в роде крупного торгового и банкирского дома), или же направили свою деятельность на новые цели: так, орден тевтонских рыцарей уже в 1226 г. перенес свою деятельность в Пруссию, для покорения язычников и обращения их в христианство, и соединился с орденом меченосцев, возникшим в самом начале ХIII века для подобной же деятельности в Ливонии (см.). Более живучими оказались учреждения, предназначенные для ухода за больными и нуждающимися, — особенно женские, получившие большое развитие в позднейшее время (см. ниже). Привилегированное положение церкви, способствуя скоплению громадных богатств и сосредоточению громадного влияния в руках белого и черного духовенства, способствовало развитию среди него роскоши, праздности, разврата и всякого рода пороков и злоупотреблений, в чем М. нисколько не уступало белому духовенству; за быстрым расцветом почти каждого ордена следовал столь же быстрый упадок, и справедливые обвинения против М. снова начали слышаться уже в половине XII в. Наряду с жалобами развивалось и стремление освободиться от церковной опеки. Борьба государей и народов против зависимости от папства, развитие сект (напр. вальденцы, альбигойцы) — все это грозило могуществу церкви, требовало от нее новых мер и новых сил. В поисках за ними папство сделало попытку урегулировать монашеское движение, ограничить свободное развитие в нем новых форм и новых течений, которые могли принимать нежелательный для церкви характер и превращаться в ереси. В 1215 г. Иннокентий III 1 3 -м каноном 4-го Латеранского собора запретил учреждение новых орденов, предлагая всем стремящимся к монашеской жизни или вступать в уже существующие монастыри, или учреждать новые по прежним уставам. Но эта чисто отрицательная мера так же мало повлияла на улучшение положения церкви, как и крестовые походы на еретиков. Ее поддержало и укрепило новое движение, нашедшее себе выражение в нищенствующих орденах, которые и санкционировал, нарушая постановление Латеранского собора, тот же Иннокентий III: это были ордена францисканцев (см.) и доминиканцев (см.). Оба ордена сходились в основной цели — возвращения западной церкви на истинный путь, главным образом, посредством проведения до крайних пределов принципа нестяжания и проповеди среди масс; оба с одинаковым трудом добились одобрения и признания со стороны римского престола, для которого скоро стали надежнейшей опорой и который канонизовал их основателей; оба в отличие от прежних, одобренных церковью орденов создавали тип странствующих монахов-проповедников (идея, принадлежащая Доминику и заимствованная францисканцами) и отрицали — по крайней мере в первое время своего существования — не только частную, но и общинную собственность, предписывая своим членам жить исключительно подаянием (идея Франциска, заимствованная доминиканцами); оба получили одинаково стройную и крепкую организацию, во главе которой (как гроссмейстер у рыцарских орденов) стоял облеченный широкими полномочиями генерал ордена, живущий в Риме; ему подчинялись "провинциалы", т. е. главы отдельных конгрегаций. Управление, сосредоточивавшееся в провинциальных собраниях и генеральном капитуле, представляло также единство и создавало такую дисциплинированность, каких почти невозможно было найти среди прежних орденов. Но при всем этом сходстве францисканский и доминиканский ордена — соответственно характеру их основателей — представляли и существенные различия. Ставя це