Вменяемость

Определение "Вменяемость" в словаре Брокгауза и Ефрона

Вменяемость или способность ко вменению (Zurechnugsfähigkeit, Imputabilité). — Ó чение о В. представляет собою центральный пункт науки уголовного права и имеет особенное значение для учения о преступлении и наказании. Под В. разумеют состояние лица, в котором деяния его могут быть вменены ему в вину или в силу которого оно может подлежать личной, т. е. уголовной, ответственности. Вменяемостью, таким образом, определяется круг лиц, могущих быть субъектами преступления и объектами наказания, т. е. круг лиц, к которым применим уголовный закон. Понятие В. сравнительно недавнего происхождения. В римском праве, несмотря на расположение римских юристов к обобщенным формулам (regulae juris), это понятие не выработалось. Преступление медленно выделялось из круга правонарушений, влекущих лишь гражданскую ответственность. Способность ответствовать за причиненный преступлением вред сливалась поэтому с способностью предпринимать действия с юридическими последствиями; иначе говоря, уголовная В. совпадала с гражданскою дееспособностью. Не всякий, конечно, признавался подлежащим уголовной или гражданской ответственности; существовали отдельные постановления о безответственности малолетних (infantes), умалишенных (furiоsi) и т. п. В источниках иногда употребляются выражение injuriae сарах, doli или culpae capax; с другой стороны, встречается и понятие innocentia consilii (ср. 1. 5, § 2 D. ad legem Aquiliam, 9, 2; 1.23 D. de furtis 47, 2; i. 12 D. ad legem Corneliam de sic. 48,8); но общих признаков В. установлено не было. Еще менее, чем римское право, могло установить их средневековое право, хотя в каноническом праве и дано было видное место субъективным моментам преступления. Только в конце прошлого столетия появляются попытки определить общие условия вменения и вырабатывается понятие В. Установление признаков В. совершалось отрицательным, так сказать, путем. Исходной точкой служили те признаки, которые исключают вменение, т. е. обусловливают невменяемость. И в новейшей литературе встречаются еще рассуждения о том, не составляет ли В. легальную презумпцию, т. е. не исходит ли уголовный закон из мысли о способности ко вменению всех лиц, переступивших возраста безответственности. Вопрос этот, раньше спорный и только в новейшей литературе разрешенный в отрицательном смысле, имеет главным образом процессуальное значение. Если В. есть легальная презумпция, то обвинитель не должен в каждом отдельном случае доказывать наличность положительных условий В.; если же обвиняемый ссылается на невменяемость, то он и должен доказывать то обстоятельство, которое исключает вменение в данном случае. Некоторые криминалисты вовсе не останавливаются в системе науки уголовного права на вменяемости и определяют ее отрицательно: вменяемость есть состояние лица, относительно которого нельзя установить условий, устраняющих вменение (например, v. Liszt, "Lehrbuch d. deutschen S t rafrechts", 1884 г., стр. 136). Несомненно, однако, что прежде чем установить условие безответственности или невменяемости, нужно иметь представление о положительных моментах, обусловливающих ответственность за учиненные деяния. Положительное право могло еще идти эмпирическим путем и постепенно установлять и определять случаи, в которых субъект преступления не подлежит уголовной ответственности; но научная, обобщающая работа этим ограничиться не может. Понятие о вменяемости тесно связано с понятием об уголовной ответственности, выражающейся в наказании. Понятно, что конструкция наказания, его основание и цели должны были влиять на определение положительных условий В.; разнообразие теорий наказания должно было вызвать такое же разнообразие в теориях В., и так как первые вырабатывались под влиянием, главным образом, философии, то и последние видоизменялись под влиянием философии же. С другой стороны, В. представляется понятием психологическим; оно тесно связано с законами нормального отправления психической жизни, т. е. с вопросами физиологическими, медицинскими. Можно поэтому вместе с одним криминалистом сказать, что все четыре факультета усердно работали над конструкцией В.

Преступление как деяние имеет своим источником познавательную и волевую способности человека, и лишь поскольку в преступном деянии выразились обе эти способности, оно может повлечь за собою уголовную ответственность, т. е. воздействие на личность путем наказания. Большинство представителей так называемых абсолютных теорий наказания (см. Наказание), по которым наказание не предназначено осуществить ту или другую цель, а имеет основанием необходимость возмездия, воздаяние за причиненное зло (malum passionis ob malum actionis, по выражению Гуго Гроция; см. Воздаяние, Возмездие) исходит из мысли о свободе воли. Воля свободна выбирать между добром и злом; выбирая зло, т. е. преступление, она ведет к ответственности носителя воли. Необходимым условием ответственности, т. е. В., является, таким образом, свободная воля. Самое понятие свободной воли определяется криминалистами различно (см. Воля). Вовсе отрицают признак свободной воли как элемент В. те криминалисты, которые в наказании видят осуществление какой-либо цели, связанной с охраною порядка. Представители этих теорий, называемых относительными, делятся, в свою очередь, на две группы. Одни совершенно отрицают самоопределение воли и человеческие действия подчиняют безусловному закону причинности, господствующему во внешнем мире; это — так называемые детерминисты. Для них наказание ничем не отличается от предупреждения преступления; преступника необходимо лишать возможности совершать впредь преступные деяния. В понятии В., рассматриваемом с этой точки зрения, момент воли никакой роли не играет. Единственный вопрос, который приходится разрешать при вменении, заключается в том, какие меры необходимо принять против лица, совершившего преступления: нужно ли его лечить, совершенно изъять из общественной среды или путем дрессировки приспособлять к общественным условиям. Крайнее свое выражение взгляд этот нашел во мнении, что вопрос о применении наказания следует передать в ведение экспертов врачей-психиатров, которые и разрешали бы в каждом отдельном случае, чему следует приписать совершение правонарушения (Kraepelin, "Die Abschaffung des Strafmasses"). С особенною последовательностью проводит этот взгляд приобретшая в последнее время значение антропологическая итальянская школа (Lombroso, "L'uomo delinquente"; Enrico Ferri, "I nuovi orizzonti del diritto e della procedura penale", 1884; Garofalo, "La crimi n ologia" и др.).

Другие криминалисты, отрицая признак свободной воли, придают, однако, моменту воли решающее значение в вопросах о наличности В. Всякое деяние человека есть результат решимости совершить данное деяние. Эта решимость и есть воля; она не свободна в том смысле, что подчинена закону причинности и не является самопроизвольной. Все дело в том, какою причиною следует объяснить данное проявление воли, а не другое. В одних случаях она является продуктом внешней, физической силы. Личность деятеля, его сознание, характер не играют никакой роли — действует неумолимый закон причинности. В других, нормальных случаях, относительно которых и можно лишь говорить о воле в тесном смысле, — решимость, воля является продуктом психических сил, лежащих в самом человеке. Всякое действие человека предполагает какой-либо побудительный мотив, являющийся, в свою очередь, результатом представления о том, что существует, о том, что желательно для субъекта, и, наконец, о том, какими средствами существующее может быть изменено в желательном смысле. Оценка мотива, предпочтение одному представлению другого, и дает в результате решимость, а на выбор мотива имеет влияние вся совокупность психических сил человека. Один и тот же мотив одного человека побуждает к известному действию, а другого побудить не может. Очевидно, таким образом, что оценка мотива различна у разных индивидуумов и зависит от всей совокупности индивидуальных условий сознания, мышления, воспитания, иначе говоря — от характера. Применяя это положение к вопросу о В., представители разбираемого направления признают, что условием ее является способность к нормальной оценке мотивов или способность руководить своими действиями. Эта способность предполагает способность сознавать совершаемое и оценять сознанное. В этом пункте и обнаруживается связь между обоими условиями Б. — познавательною и волевою способностями. Границы между нормальным состоянием этих способностей и ненормальным не могут быть определены посредством юридических норм или иных общих указаний. Во всяком случае, такое определение не может служить задачей для юриста; это — дело экспертов-врачей, разрешающих вопрос при помощи специальных данных медицинских или, в частности, психиатрических. Отсюда возникает вопрос, следует ли вообще в законе и в науке уголовного права дать какие-либо определения относительно вменяемости и критерия его; не следует ли предоставить весь вопрос целиком на усмотрение медицины? Некоторые криминалисты высказываются в утвердительном смысле. Не дают никакого критерия вменяемости и некоторые законодательства, которые ограничиваются перечнем состояний, устраняющих уголовную ответственность, не указывая вовсе на общий психологический критерий В. Такой прием в последнее время признан недостаточным. Установление психологического критерия в законе необходимо для правильной постановки на суде психиатрической экспертизы, так как только при установлении его экспертиза может служить действительным основанием для дальнейшего вывода судьи об уголовной ответственности обвиняемого; только благодаря этому критерию на суде может установиться взаимное понимание врачей и юристов. Во всех состояниях, обусловливающих невменяемость, существуют различные степени, и без такого критерия нельзя установить наличность вменяемости в каждом отдельном случае; он указывает тот предел, начиная с которого действие каждой отдельной причины должно считаться обстоятельством, устраняющим вменяемость (Таганцев, "Лекции", II, стр. 399). Что касается до формулы В., выражающей психологический ее критерий, то большинство старых законодательств согласно с общепринятыми взглядами в прежней литературе уголовного права определяло его то признаком свободной воли (напр., прусское уголовное Уложение 1851, саксонское 1855 г. и др.), то разумом (Gebrauch der Vernuft — действующий австрийский кодекс), то свободным самоопределением (вюртембергский закон 1839 г.) и т. д.

Русское Уложение о наказаниях 1845 г., действующее ныне, не дает общей формулы В., а ограничивается (в ст. 92) перечислением тех состояний, которые исключают уголовную ответственность. Но, определяя последние, закон иногда указывает на основание, почему В. не имеет места. Так, ст. 94 Уложения о нак. устанавливает безответственность детей, не достигших 7 лет от роду, и мотивирует ее тем, что они "не имеют достаточного о своих деяниях понятия"; ст. 97 говорит о потерявших умственные способности и рассудок от старости или дряхлости, а также о лунатиках, и безответственность их объясняется тем, что они "в припадках своего нервного расстройства действуют без надлежащего разумения". Ст. 95 как на основание невменяемости безумных и сумасшедших указывает на то, что они "по состоянию своему не могли иметь понятия о противозаконности и о самом свойстве своего деяния". Нечто аналогичное содержит и ст. 98, по которой глухонемые от рождения или лишившиеся слуха и языка в детском возрасте не подвергаются наказаниям за преступления и проступки, когда нет сомнения, что "они не получили ни через воспитание, ни через сообщество с другими никакого понятия о обязанностях и законе". Таким образом, Уложение, хотя и не формулирует общего признака вменяемости, но дает достаточные указания на то, что основным критерием вменяемости составители Уложения 1845 года считали познавательную способность. В этом нельзя не видеть влияние Фейербаховой теории наказания, по которой уголовный закон имеет целью оказывать "психологическое принуждение" (Psychologischer Zwang), быть мотивом, удерживающим граждан от соблазна совершить правонарушение. Понятно, что по этой теории ответственным может быть только такой субъект, который разумеет свои действия и понимает противозаконность и наказуемость их.

Германское имперское Уложение, действующее для всей Германии с 1872 г., дает только определение невменяемости, признавая ее критерием отсутствие свободного волеопределения, а именно § 51 гласит: "деяние не наказуемо, если виновник его находился во время учинения его в состоянии бессознательности или болезненного расстройства душевной деятельности, которое исключает свободное его волеопределение" (...sich in einem Zustande von Bewusstlosigkeit oder Krankhafter Störung der Geistesthätigkeit befand, durch welchen seine freie Willensbestimmung ausgeschlossen war). Ï одобное же определение невменяемости дает венгерский кодекс 1880 г. Еще более общую формулу дает голландское Уложение 1881 г., которое в ст. 37 постановляет: "не подвергается наказанию тот, кто совершает деяние, которое вследствие недостаточности развития или болезненного расстройства душевной деятельности не может быть вменено ему в вину".

Французский Code pénal 1810 ã. знает только одно состояние, исключающее ответственность, — душевную болезнь (démence, art. 64). Несомненно, однако, что по французскому праву познавательной способности придается значение элемента В.; это следует из того, что малолетние до 16 лет, вообще не освобожденные от уголовного преследования, не подлежат уголовной ответственности, если будет признано, что они действовали без разумения (sans discernement, art. 66). В законе нет определения понятия умопомешательства (démence), но практика не стесняется подводить под него и бессознательное состояние, и разнообразные виды душевного расстройства. Такая же система, как во французском Code pénal, принята и бельгийским Уложением 1867 г. с указанием в числе причин, могущих устранить вменяемость, еще глухонемоты.

Образцовым признается как в отечественной литературе, так и в иностранной, определение, хотя и отрицательное, В., предлагаемое проектом нового русского Уложения о наказаниях, а именно: "не вменяется в вину деяние, учиненное лицом, которое по недостаточности умственных способностей, по болезненному расстройству душевной деятельности или по бессознательному состоянию не могло во время учинения деяния понимать свойства и значение совершаемого или руководить своими поступками" (§ 33).

Что касается отдельных состояний, устраняющих вменение, то обыкновенно их делят на три категории: 1) состояние неразвитости душевной деятельности, 2) состояние временного расстройства и 8) состояние болезненного расстройства ее. Более систематична группировка причин, исключающих В., делаемая проф. Таганцевым ("Лекции", II, стр. 436, курс I, 45), а именно: 1) причины невменяемости, происходящие вследствие ненаступления надлежащего психического развития; 2) причины невменяемости, происходящие вследствие потери лицом достигнутого уже им надлежащего психического развития. Затем в первой группе различаются: а) неразвитость, зависящая от естественных условий развития человеческого организма, а именно от его возраста; б) неразвитость, обусловленная ненормальным состоянием организма, его болезненным недоразвитием — безумие, глухонемота, и в) неразвитость, зависящая от вредно действующих условий жизненной обстановки. Во второй группе проф. Таганцев различает: а) психические болезни в тесном смысле; б) болезненные состояния организма, производящие психическое расстройство, и в) ненормальные состояния организма, влияющие на психическую деятельность. Об уменьшенной В. см. Возраст и Обстоятельства, уменьшающие вину: идиотизм; глухонемота; одряхление; душевные болезни; аффект (см.); опьянение; сонные состояния; гипнотизм. Ср. Бессознательное состояние.

Литература. В. Спасович, "Учебник уголовного права" (1863, стр. 114-130); Будзинский, "Начала уголовного права" (стр. 11 - 107); С. Баршев, "О вменении в праве" (1870); Власьев, "О вменении по началам теории и древнего русского права" (1860); Кистяковский, "Учебник русского уголовного права" (§ 158 и сл.); Бернер, в переводе и обработке Н. Н. Неклюдова, стр. 342-398. Обширный обзор монографической теории вменяемости и литературы дает Н. С. Таганцев в "Курсе русского уголовного права" (I, 1874, стр. 18-160). Ср. также его "Лекции по русскому уголовному праву" (II, 1888, стр. 392-512); Н. Сергиевский, "Русское уголовное право" (1890, стр. 227-253); Сеченов, "Учение о несвободе воли" ("Вестник Европы", 1881, 1); Н. Полетаев, "Об основаниях вменения по началам положительной философии" (1890); Köstlin, "Neue Revision der Grundbegriffe des Criminalrechts" (1845, стр. 55 и сл.); его же, "System des d. Strafrechts" (§ 41 и сл.); Berner, "Grundlinien der criminalistischen Imputationslehre" (1843); Steltzer, "Ueber den Willen" (1817); Wahlberg, "Prinzip der Individualisirung" (1869, стр. 61-98); его же, "Gesammelte Schriften" (I, 1875, статья: "Grundzü ge der Strafrechtlichen Zurechnungslehre"; Sigwart, "Der Begriff des Wollens und sein Verhältniss zum Begriff der Ursache" (1879); v. Krafft-Ebing, "Grundzüge der Criminalpsychologie" (2 è зд. 1882); его же, "Lehrbuch der gerichtlichen Psychopathologie" (1882); его же, в "Holzendprff's Rechtslexikon" s. v. Zurechnungsfä higkei t; Hrehorowicz, "Grundlagen und Grundbegriffe des Strafrechts" (Дерпт, 1880); v. Oettingen, "Die Moralstatistik" (3 изд. 18S2); Binding, "Die Normen" (B. II, стр. 11 и сл.); Bü nger, "Die Selbstbestimmung des verbrecherischen Willens und das Causalitatsgese tz" в "Zeitschrift für die ges. Strafrechtswissenschaft" (B. VII, 1887 г., стр. 80-133); Janka, "Die Grundlagen der Strafschuld" (1885); Brü ck, "Zur Lehre von der Zurechnungsfähigkeit" (1878); Dankwardt, "Psychologie und Criminalrecht" (1863). Ñ р. литературу по вопросу о воле.

Г. С.