Верховники

Определение "Верховники" в словаре Брокгауза и Ефрона

Верховники
Верховники
— иностранцы с самого момента учреждения Верховного тайного совета предвидели возможность попытки к изменению формы правления. Так оно и случилось по смерти Петра II, скончавшегося в ночь с 18 на 19 января 1730 года. Не обращая внимания на завещание Екатерины I-й, ее потомство было отстранено от престола под предлогом молодости и легкомыслия Елисаветы, младшей дочери Петра I и Екатерины, и по малолетству их внука, сына Анны Петровны и герцога Голштинского; отстранена была и кандидатура бабки Петра II-го, монахини Лопухиной; словам князя Алексея Григорьевича Долгорукого об избрании на престол его дочери Екатерины, невесты покойного императора Петра II, никто не придал никакого значения. Вопрос об избрании государя решил влиятельный голос князя Димитрия Михайловича Голицына. Он заявил, что дом Петра I пресекся смертью Петра II и потому следует обратиться к старшей линии, о правах которой тогда все забыли, тем более, что само царствование Иоанна Алексеевича считалось да и на самом деле было только номинальным. Под тем предлогом, что старшая дочь Иоанна Алексеевича, Екатерина, была замужем за герцогом Мекленбургским, Голицын предложил избрать Анну, бездетную вдову герцога Курляндского.

Эта неожиданная кандидатура объясняется, во-первых, аристократическим высокомерием, с которым Голицын и родовитые сановники того времени относились к браку Петра I-го с ливонской пленницей-крестьянкой и к ее дочерям; во-вторых, ненавистью Голицына к реформам Петра, к заимствованиям у иностранцев. "К чему нам, — говаривал Голицын, — нововведения? Разве мы не можем жить так, как живали наши отцы, без того, чтобы иностранцы являлись к нам и давали нам закон?" К этой узкой тенденции присоединился еще замысел верховников изменить форму правления, что, конечно, казалось легче сделать при бездетной Анне. Перед объявлением означенной кандидатуры Сенату, Синоду и генералитету выбраны были еще два члена в В. т. совет: фельдмаршалы князь Михаил Михайлович Голицын и князь Василий Владимирович Долгорукий. Это назначение, говорит Соловьев, было знаком соединения двух самых сильных фамилий. Затем канцлер, граф Головкин, объявил, что совет решился предложить корону герцогине Курляндской, если последует согласие собравшихся чинов. Согласие, разумеется, последовало. Особенное сочувствие означенному избранию оказал Феофан Прокопович, архиепископ Псковский. Его страшило владычество Долгоруких, лично ему враждебных.

Но настроение Феофана Прокоповича и вообще большинства духовенства изменилось, когда узнали, что Голицын и другие верховники предложили написать Анне Иоанновне пункты или кондиции, которыми ограничивалась ее власть в пользу Верховного тайного совета. Кондициями этими Анна обязывалась в супружество не вступать, наследника себе не назначать, без согласия Верховного тайного совета войны не объявлять, мира не заключать, податей не накладывать, в чины не производить выше полковничьего ранга; вотчин и деревень не жаловать.

В этих кондициях большинство знатного и незнатного шляхетства, как тогда называли дворянство, увидело намерение создать в России олигархию, присвоение двумя фамилиями права избрания государя и перемены формы правления. В письме Волынского выразилось общее настроение. Волынский, бывший тогда казанским губернатором, писал: "Боже сохрани, чтобы вместо одного самодержца не сделалось десяти самовластных и сильных фамилий; мы, шляхетство, тогда совсем пропадем". Многие думали, что не только шляхетство — пропадет и Россия от неминуемых в грядущем раздоров фамилий. Это мнение разделяли самые просвещенные люди того времени: Антиох Кантемир и Василий Никитич Татищев. В ряды противников членов Верховного тайного совета стал и генерал-прокурор П. И. Ягужинский. Сначала он был на стороне верховников, надеясь, что его выберут в члены Верх. тайного совета. Но когда фельдмаршалы М. М. Голицын и В. В. Долгорукий заняли места в Верх. т. совете, а его обошли; когда оказалось, что в совете заседают четверо Долгоруких и двое Голицыных и только двое остальных членов, Головкин и Остерман, не принадлежат к племени св. Владимира, как Долгорукие, или к племени Гедимина, как Голицыны, — тогда Ягужинский понял, что для людей неродовитых, хотя бы и сподвижников Петра, в совете места не будет. Поэтому Ягужинский круто поворотил в другую сторону. Узнавши, что В. отправили посольство в Митаву, во главе которого находился Василий Лукич Долгорукий, Ягужинский, со своей стороны, отправил в Митаву камер-юнкера Сумарокова, который должен был предупредить Анну Иоанновну, чтобы она не доверялась Василию Лукичу Долгорукому и что всю правду она узнает в Москве. Сумароков успел видеться с Анной Иоанновной и передать ей наказ Ягужинского; но послы верховников проведали, что он в Митаве, приказали его схватить и арестованного отправить в Москву. Вместе с тем 2 февраля из Митавы пришло известие, что Анна Иоанновна согласна на кондиции, о чем и объявлено было 3 февраля в общем собрании Верховному тайному совету, Сенату, Синоду, генералитету. Все заявили, что милостью ее величества довольны, и удовольствие свое закрепили рукоприкладством. Всех подписей было до пятисот. Но тогда же князь Черкасский потребовал на словах, чтобы ему и другим позволено было подать мнение о новом государственном устройстве. В. должны были согласиться, что и подало повод разным шляхетским кружкам составлять проекты. Эти проекты, незначительные по сущности своей, на ход дела влияния не имели и интересны только как памятник ничтожности политического развития этого сословия и ограниченности его умоначертания, как выражались в XVIII в., т. е. понятий о государственных формах правления. Многие совсем не понимали в чем дело и подписывались из страха перед верховниками. В этом же заседании решено было арестовать Ягужинского. Это еще более усилило волнение в шляхетстве; в самом верховном совете был недоволен Головкин, тесть Ягужинского. Пришлось выпустить последнего и восстановить в прежнем значении; но Ягужинский не хотел милости и прощения, не признавая себя виновным: "вы меня запятнали, — говорил он, — но очистить вы меня не можете". Затруднение верховников усложнилось еще тем обстоятельством, что вследствие их собственной непредусмотрительности на молебне 3 февраля в Успенском соборе протодьякон провозгласил Анну Иоанновну самодержицей.

10 февраля Анна Иоанновна прибыла в село Всесвятское под Москвой. Последовавшие за тем мелочные приключения не предвещали делу верховников хорошего конца. Во Всесвятском императрица объявила себя полковником Преображенского полка и капитаном кавалергардов. 14 февраля В. поднесли Анне Иоанновне орден Андрея Первозванного; она сказала: "да, правда, я забыла его надеть", и приказала надеть на себя орден одному из окружавших ее кавалеров ордена; но только не члену Верховного тайного совета. 15 февраля императрица вступила в Москву, и началась присяга. Новой формы присяги верховники не выработали, и перемена состояла только в том, что присягали императрице и отечеству. Это добавление верховникам пользы не принесло. Говорят, что князь Василий Владимирович Долгорукий предложил Преображенскому полку присягнуть государыне и Верховному тайному совету, но офицеры грозились за такое предложение переломать ему ноги. Между тем Феофан Прокопович, родственники императрицы Салтыковы и другие усиленно подкапывались под верховников. 25 февраля Сенат, генералитет и шляхетство, в числе 800 человек, собрались во дворец и подали императрице прошение, чтобы по большинству голосов установлена была правильная и хорошая форма правления. Просьба подписана была немногими лицами, но присутствующие заявили, что все шляхетство ее одобряет. Князь Василий Лукич Долгорукий предложил императрице обдумать дело вместе с верховным советом; но Екатерина Иоанновна, сестра Анны Иоанновны, уговорила ее подписать тут же. Вдруг поднялись офицеры гвардии и потребовали восстановления полного самодержавия, с криками: "не хотим, чтобы государыне предписывали условия".

Хотя Анна Иоанновна и дозволила шляхетству пересмотреть кондиции, но оно не решилось вступить в спор с вооруженной силой. В 4 часа того же 25 февраля, возвратясь во дворец, оно просило Анну Иоанновну самодержавствовать по примеру предков; при этом оно ходатайствовало уничтожить Верховный тайный совет и Высокий Сенат, а восстановить Правительствующий Сенат, как было при Петре I, и чтобы на убылые места, в Сенат, в губернаторы и в президенты выбирались шляхетством по баллотировке. Просьбу эту подписали канцлер гр. Головкин, двое князей Трубецких и пр., всего до 150 человек. Императрица казалась удивленной и сказала: "Разве пункты, которые мне поднесли в Митаве, составлены не по желанию целого народа? Значит, князь Василий Лукич, ты меня обманул"? Пункты, подписанные Анной Иоанновной в Митаве, она тут же разорвала при всем собрании. 26 фев. сочинили вновь присягу о самодержавии ее величества, а 1 марта была вторично общая присяга. Так кончилась самонадеянная попытка верховников. В кругу людей близких князь Димитрий Голицын, главный виновник попытки В., выразил свое мрачное настроение следующими зловещими словами: "Трапеза была уготована; но приглашенные оказались недостойными; знаю, что я буду жертвой неудачи этого дела. Так и быть, пострадаю за отечество; мне уже немного остается, и те, которые заставляют меня плакать, будут плакать долее моего". Князь Димитрий Голицын был человек искренний и честный, к политической же борьбе совершенно неспособный. Политические его идеи не целиком заимствованы из Швеции, как говорят обыкновенно. Из Швеции заимствована только форма их выражения; сущность же их — сословное представительство с преобладанием княжеских и боярских родов — проходит через весь московский период русской истории. О дальнейшей судьбе В. см. ст. Анна Иоанновна. Ср. Соловьев, "История России с древнейших времен" (т. XIX); Д. Корсаков, "Воцарение императрицы Анны Иоанновны", и его же, "Из жизни русских деятелей XVIII века".

Е. Белов.