Варяжский вопрос

Определение "Варяжский вопрос" в словаре Брокгауза и Ефрона

Варяжский вопрос — о происхождении Русского государства, возбужденный в начале прошлого века. Первые исследователи, занимавшиеся разбором повествования Нестора о призвании варягов, все почти в общем признавали его достоверность, видя в варяго-руссах выходцев из Скандинавии (Петреюс и другие шведские ученые, Байер, Г. Ф. Мюллер, Тунман, Шлецер и т. д.). Но еще в прошлом веке начали появляться и противники этой "норманнской теории" (между проч., Тредьяковский и Ломоносов). Впрочем, до шестидесятых годов нашего века школа норманнистов могла считаться безусловно господствующею, так как против нее было высказано лишь немного возражений (Эверс в 1808). За это время наиболее выдающимися представителями норманнизма явились Карамзин, Круг, Погодин, Куник, Шафарик и Миклошич. Однако, с 1859 г. оппозиция против норманнизма поднялась с новой, небывалой до того силой. Против него восстал целый ряд ученых, и до настоящего времени противники не пришли к соглашению даже по важнейшим пунктам. До сих пор исследователи этого вопроса делятся на два резко противоположных лагеря — норманнистов и антинорманнистов. Приверженцы норманнской теории, исходя из рассказа Несторовой летописи о призвании варяго-руссов из-за моря, и находя подтверждение этого рассказа в свидетельствах греческих, арабских, скандинавских и западно-европейских и в фактах лингвистических, все согласны в том, что русское государство, как таковое, действительно основано скандинавами, т. е. шведами. Они расходятся только в подробностях истории этого основания. Большинство, принимая важнейшие пункты рассказа летописи, думает, что варяго-руссы действительно были призваны некоторыми финскими и славянскими народностями. При этом одни ищут родину племени Русь в приморской части шведской провинции Упланд; другие полагают, что Русь, выселившись, вероятно, из шведского Упланда, давно уже жила на почве нын. России — вероятно, около Ладожского озера, — когда она была призвана господствовать над славянами и финнами; наконец, третьи думают, что Рюрик с братьями принадлежал к скандинавскому племени, оставшемуся в России в то время, как родичи их перешли на Скандинавский полуостров. Некоторые, затрудняясь принимать призвание, считают более вероятным завоевание со стороны варяго-руссов. Расходятся сторонники норманнизма также в хронологическом определении событий и в лингвистическом толковании самого названия "Русь" (см. Русь).

Гораздо меньше согласия существует среди антинорманнистов. Последние сходятся только в отрицании скандинавского происхождение варяго-руссов или, по крайней мере, Руси, тогда как нет ни одного положительного утверждения, с которым бы все они были согласны. Большинство из них держится мнения о славянском происхождении Руси, причем одни привлекают к объяснению имя роксолан, древнего племени южной России (Иловайский); другие же видят в Руси — славянское имя реки и народа (Гедеонов). Кроме этой "славянской" школы, мы находим среди антинорманнистов еще мнение о хазарском (Эверс), угорском (Юргевич), финском (Татищев и др.), литовском (Костомаров) и готском (Фатер, Будилович) происхождении Руси. Один писатель (Иловайский) считает вообще весь рассказ летописи о призвании варягов легендой. — Нельзя не упомянуть, наконец, и о том взгляде, по которому как варяги так и Русь обозначали не народность или княжеский род, а только "дружины, составленные из людей, волею или неволею покинувших свое отечество и принужденных искать счастия на морях или в странах чуждых", и что Русь была известна на берегах Черного моря задолго до прибытия Рюрика с братьями (Соловьев; ср. Ламанский, Ламбин и др.).

Данные, на которых основываются все эти теории и предположения, можно свести к двум группам: 1) исторические известия письменных памятников и 2) данные лингвистические. В первой группе самое видное место занимает известие Несторовой летописи, составляющее вместе с тем исходный пункт всего спора. Рассказ летописи сводится к следующему: в 862 г. (?) некоторые финские и славянские племена, платившие дань варягам, изгнали их за море и перестали платить им дань. Но свобода не улучшила их положение. Не было в них правды, восстал род на род, и между ними возникли усобицы. Тогда они так порешили между собой: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву". Пошли они за море к варягам, к Руси. Так звались те варяги: Русью, как другие (варяги) зовутся Свие (т. е. шведы), другие же Урмане (т. е. норманны), Англяне (норманны в Англии), другие Готы (т. е. жители острова Готланд), так и эти. Сказали Руси Чудь (финны), Словени (славяне области Новгорода) и Кривичи (на верховьях Волги): "Вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет; идите княжить и владеть нами". И были избраны три брата с их родом; они взяли с собой всю Русь и пришли; старший, Рюрик, сел в Новгороде (по другим спискам они пришли сперва к реке Волхову и срубили город Ладогу), другой, Синеус, на Белоозере, а третий, Трувор, в Изборске, недалеко от Псковского озера. От них была прозвана Русская земля, т. е. земля Новгородцев: это Новгородцы от рода варяжского, прежде они были славяне. Через два года умер Синеус и брат его Трувор, и принял власть (их) Рюрик; он роздал мужам (дружинникам) своим города: одному Полоцк, другому Ростов, третьему Белоозеро.

В этом рассказе летописи бросается прежде всего в глаза, как невероятный факт, то обстоятельство, что славяне и финны в одном и том же году изгоняют варягов и тотчас же после этого вновь призывают их. Кроме того, несколько сказочный характер носит также известие о смерти Синеуса и Трувора, последовавшей уже через два года одновременно. Оба факта, в особенности первый, были подчеркнуты противниками норманнизма с целью подорвать доверие к Нестору. Невероятность их признается, впрочем, и норманнистами. Однако, хронологическая неточность, внесенная преданием, в данном случае вовсе не опровергает главного факта призвания из-за моря; зато та же летопись дает, по-видимому, более подходящий материал для опровержения норманнской теории в дальнейшем изложении, отождествляя Русь то с варягами, то со славянами, то снова строго различая эти три понятия и употребляя имя Руси — то как название пришлого народа, то как имя княжеского рода или государства. На почве одной летописи вопрос, очевидно, решен быть не может, так как и норманнисты в каждом данном случае сумели дать вполне удовлетворительное, с их точки зрения, объяснение. Нужно искать вне России данные, подтверждающие ту или другую теорию.

Известий о древней Руси вне России довольно много. К сожалению, историческая литература, в которой наиболее часто встречается имя Руси, именно греко-византийская, не дает прямых и точных указаний на национальность древних руссов (см., однако, ниже, факты лингвистические). Один только продолжатель Георгия Амартола называет под 941 г. "Русь из рода франков" (германцев). Более материала в этом смысле имеется в Западной Европе. Первое упоминание о Руси (Rhos) находим мы в так наз. Бертинских анналах Пруденция Галиндо († 861 г.) под 839 г. В этом году к императору Людовику Благочестивому явились послы от византийского императора Феофила. С ними вместе последний "посылал каких-то людей, которые говорили, что их, т. е. их народ, зовут Rhos; они были присланы к нему (Феофилу) их князем, по имени Хакан", как они уверяли, "из-за дружбы". Вместе с тем Феофил просил Людовика позволить этим людям проехать домой под его защитой по всей его империи, так как путь, по которому они приехали в Византию, слишком опасен по причине диких варварских народностей, через земли которых он ведет. Людовик, расспросив их подробнее о причине их прихода, узнал, что они "шведского рода". Так как он подозревал, что они шпионы, то решил удержать их у себя, пока не разъяснится причина их прибытия в Германию, о чем он и известил Феофила через своих послов. — Известие Бертинских летописей является одним из важнейших доводов норманнистов, причем они оставляют открытым вопрос, называли ли послы сами себя именем Русь, или же это название было им дано в греческом письме Феофила, откуда оно было заимствовано автором летописи. Важен для норманнской теории в данном случае главным образом тот факт, что, по свидетельству летописи, в Византии название Руси совпадало с понятием норманнов-шведов. Родины этих руссов летопись не обозначает точнее, но несомненно, что она лежала уже на материке, а не на Скандинавском полуострове (по новейшим исследованиям Куника). Летопись ничего не говорит также о дальнейшей судьбе послов. — Затруднение, с точки зрения норманнизма, представляет тут только известие, что князя их звали Хаканом. Для устранения этого затруднения норманнизмом были предложены два объяснения: одни думают, что в данном случае Хакан не титул, а собственное имя — скандиновское Hâkon; другие — что в спорном названии следует видеть хазарский титул хагана, который, конечно, не был туземным титулом князя Руси, а был дан последнему греками, ставившими его, таким образом, на одну линию с правителями хазар и аваров. Во всяком случае, решающего значения в вопросе о происхождении Руси это название не имеет. — Антинорманнисты, со своей стороны, старались опровергнуть эти доводы другими соображениями и воспользоваться известием Пруденция, как доказательством в пользу доваряжской, славянской Руси. Одни думают, что люди, о которых идет речь в летописи, были шведы, случайно пришедшие в Константинополь и ложно выдававшие себя за послов русского (славянского) князя, чтобы получить от императора обычные в таких случаях подарки. По мнению других, это были шведы при дворе русского (славянского) хагана, т. е. "второстепенного хагана, быть может, наместника из туземных князей великого хагана хазарского" (Гедеонов), под верховной властью которого находилось в то время Приднепровье.

К важнейшим доводам норманнистов в пользу их теории принадлежит, затем, свидетельство венецианских хроник о походе на Царьград, предпринятом Аскольдом и Диром в 865 г., и слова епископа Кремонского Лиутпранда (серед. Χ в.), несколько раз бывавшего в Константинополе. Древнейшая редакция венецианской хроники, автор которой, Иоанн Диакон, современник св. Владимира, черпал свои сведения, вероятно, из современных событию источников, в рассказе об упомянутом походе 865 года, называет врагов Византии не Русью, а норманнами (Normannorum gentes). Лиутпранд упоминает о "руссах, которых мы другим именем называем норманнами"; в другом месте его же сочинения: "Есть на севере народ, которого греки по наружности его называют Русью (Rusii, точнее: русыми), а мы, по положению его родины — норманнами... Царем этого народа был Ингер (Игорь)" и т. д. Само собой разумеется, что антинорманнисты старались опровергнуть и эти свидетельства, которые сами по себе вполне ясны, утверждая, напр., что Руссы, о которых говорит Лиутпранд, были действительно скандинавы, служившие наемниками в войске славянской Руси, или, говоря, что имя норманнов в данных случаях имеет не этнографическое, а лишь географическое значение "людей, живущих на Севере".

Что касается вост. арабских писателей, то они, подобно византийским историкам, не говорят так ясно и определенно о национальности Руси, как западные авторы. Норманнистами, однако, было указано на то, что в изображении внешнего вида, образа жизни, обычаев и военного быта древних руссов у арабских писателей (Ибн-Дуста, около 912 г., Ибн-Фослан, в первой полов. Χ в.) многие черты подходят только к скандинавам, противореча всему, что мы знаем о древних славянах (воинственность, жестокость к побежденным, и, прежде всего, то обстоятельство, что Русь повсюду является народом мореходным). С другой стороны, нельзя отрицать и того, что в тех же изображениях встречаются и некоторые черты, незнакомые скандинавам (приношение в жертву девушки при погребении знатного русса). Несколько яснее повествует об этом арабский географ Якуби (Ахмед-эль-Катиб, ок. 890 г.). Он рассказывает, что в 844 г. "язычники, называющиеся руссами", овладели Севильей и опустошили ее; из других же источников мы знаем, что в этом году берега Испании действительно были опустошены норманнами. Конечно, это была не наша Русь; арабский географ, по мнению норманнистов, либо заимствовал известие из греческого источника, сознательно отождествлявшего Русь с норманнами, либо сам внес это название в свое повествование, потому что в его время руссы успели уже сделаться известными на Востоке. По последней причине, несомненно, отождествляет Русь с норманнами арабский писатель Массуди (перв. полов. Χ в.), говоря о том же нашествии норманнов на Испанию. Что касается указания араба Ибн-Хордадбеха († 913), свидетельствующего о существовании в Багдаде славянских пленников-евнухов, служивших в случае нужды переводчиками для руссов, приезжавших в столицу калифов со своими товарами с севера по Дону, Волге и Каспию, то вопрос о том, к какому времени следует отнести это известие, должен считаться открытым. До сих пор оно относилось обыкновенно к концу IX в.; но на последнем (VIII) археологич. съезде в Москве (1890) Хвольсон доложил о вновь открытой редакции того же сочинения, составленной в 847 г. Серьезных возражений еще не последовало. Впрочем, как уже было замечено докладчику на съезде же, Хордадбех, во всяком случае, не может быть решающим судьей в вопросе о национальности руссов.

Центр тяжести норманнской теории лежит, однако, не в этих исторических обстоятельствах, а в данных лингвистических, которые составляют лучшие ее доказательства, до сих пор не опровергнутые и, конечно, неопровержимые для антинорманнистов. Они состоят из двух групп: русских имен Днепровских порогов, и, что имеет решающее значение, собственных имен древнейших русских князей и их сподвижников, насколько имена эти сохранились в Несторовой летописи и особенно в договорах с греками 911 и 944 гг. Имена Днепровских порогов дошли до нас в сочинении византийского императора Константина Багрянородного, написанном ок. 950 г. В IX главе этого сочинения описывается путь, по которому ежегодно в начале лета русские отправляются со своими товарами и невольниками в Константинополь. При этом автор особенно подробно останавливается на описании Днепровских порогов и тех затруднений, которые они представляют для проезда. Из семи порогов, называемых им, пять носят по два наименования: "русское" и "славянское". Один порог (первый) носит тождественное русское и славянское название, по крайней мере, в том тексте, который дошел до нас. Наконец, при третьем пороге не хватает славянского имени, которое заменено его греческим переводом. Нельзя не признать, что уже один этот факт двойных названий наводит на мысль, что автор считает Русь не славянским племенем, и это подтверждается подробным разбором русских имен. Почти все сторонники норманнской теории пользовались материалом, заключающимся в этих именах. Последний разбор их дал Томсен, хотя и у него еще остаются некоторые натяжки, как в объяснении славянских имен, так и в толковании русских, при помощи скандинавских слов. Не следует, конечно, забывать, что средневековые греческие писатели вообще очень неточно передают иноземные названия. Вторая группа лингвистических данных — древнерусские личные имена — составляет наиболее веское доказательство норманнистов. Томсен старался доказать, что большинство этих имен встречается у всех скандинавских народностей, что другие указывают специально на Швецию и что третьи, наконец, свойственны только шведским провинциям Упланду, Сэдерманланду и Эстергэтланду. Отсюда он выводит заключение, что древних руссов следует считать выходцами именно из этих трех провинций. Конечно, и тут антинорманнисты пытались ослабить силу доводов норманнистов. Они, в большинстве случаев, стараются доказать славянское происхождение как названий Днепровских порогов, так и древнерусских собственных личных имен (Гедеонов, Иловайский). По отзыву норманнистов, это только доказывает, что метод новейшей лингвистики для них не существует. Противники норманнизма, однако, справедливо указывают на то, что не объясненным или неудовлетворительно объясненным остается в системах норманнистов, между проч., главное имя — "Русь". Это действительно слабый пункт норманнской теории; имя "Руси" было поэтому сделано исходной точкой при последних нападках на систему норманнистов (см. Русь, имя).

Литература : Погодин, "Исследование, замечание и лекции о русской истории" (т. 1 — 3, М., 46); Куник, "Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slaven (СПб., 44); его же, "Примечание к Каспию Дорна" ("Зап. Ак. Наук", прил. 1 к 26 тому, 1882). Гедеонов, "Варяги и Русы" (СПб., 76); Иловайский, "Розыскания о начале Руси" (М., 76). Краткий обзор истории варяжского вопроса дает Бестужев-Рюмин: "История России" (т. I, СПб., 1872 стр. 88 и след.) и Kreck во 2 изд. "Einleitung in die Slavische Literaturgeschichte" (Graz, 1887, стр. 335, прим.). Подробную библиографию варягоборства с 1859 по 1875 г. см. у Куника ("Каспий", стр. 445 и след. и 687 и след). Полное изложение вопроса с точки зрения норм. теории дает Thomsen, "Der Urspruug des russischen Staates" (18 79; дополненный перевод с английского: "The relations between ancient Russia and Scandinavia, and the origin of Russian state", 1877).

Ф. Браун.